Шарль Эксбрайя: Лгуньи

— Я действительно не очень люблю сыщиков.

— Вы считаете, что я что-то ищу здесь? Но что?

— Откуда мне знать?

— Что же вы нервничаете?

— Я не нервничаю!

— Нервничаете. Но вы же знаете, что у нас нет доказательств того, что вы солгали.

— О… о чем вы говорите?

— О ложном алиби Фреда Кабриса и его банды.

— Вы не имеете права…

— Но я же сказал вам, что у нас нет никаких доказательств. Заметьте, мы абсолютно уверены в том, что вы лжете… Впрочем, уверены не только мы…

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы что, не знаете о смерти Бандежена и Пелиссана? — удивленно спросил полицейский.

— Знаю, но…

— Их убили те, кто мстит за Пьетрапьяна.

— Выдумки!

— Да? Ну что ж, ваше дело. Я восхищен вашим самообладанием!

— Мне нечего бояться!

— Это вы так думаете… У нас в управлении не такие оптимисты… Мы полагаем, что в конце концов вся банда Консегуда будет уничтожена. И ваша жизнь тоже под угрозой, так как вы, обеспечив им алиби, стали их сообщником.

— А куда смотрит полиция?

— А что мы можем? Мы можем действовать только после того, как преступление совершено… тем более, что нашей защиты никто не просит…

— А если я попрошу?

— А чем вы будете мотивировать?

— Но…

— Я повторяю, мы знаем, что вы солгали, но пока вы не заявите об этом, мы не можем вмешиваться. Налейте-ка мне стаканчик пастиса и выпейте со мной. Вы ведь ничего против меня не имеете?

Эспри был типичным средним французом, и его карьера в преступном мире ничем не отличалась от карьеры среднего француза в любой другой области. Он начал с самых низов и благодаря своей исполнительности, пунктуальности и рассудительности к 40 годам стал заместителем и вероятным преемником Консегуда. У него не было больших амбиций, и он был вполне доволен своим положением. Он воровал, убивал с такой же тщательностью и не испытывал никаких угрызений совести, как счетовод, проверяющий счета. Просто воровство и убийства приносили больший доход. Только поэтому он предпочел преступный путь честному.

Аскрос никогда не ходил в кино. У него не было никакого воображения. Романтичные кровавые американские гангстеры приводили его в ужас. Счет в банке был для него важнее всякой славы.

Повышение в должности совершенно не изменило его жизни мелкого буржуа, внимательно следящего за сменой времен года и политического климата. Все по-прежнему видели в нем законопослушного примерного гражданина.

Каждый день, ровно в 10 часов, он выходил из дома со своей супругой и сообщницей Мирей. Зимой и летом они обедали за городом. По вечерам они возвращались домой не позже 8 часов и смотрели телевизор.

Толстуха Мирей Аскрос тоже ничем не отличалась от лавочниц своего квартала. На первый взгляд она казалась славной женщиной, но ее, как и мужа, не смущали никакие преступления. Она провела несколько лет в тюрьме, и теперь ей хотелось комфорта, обеспеченной старости.

Мирей во всем поддерживала Эспри. Она убедила его поехать вместе с Фредом на перевал Вильфранш и совершенно спокойно выслушала рассказ мужа об убийстве Пьетрапьяна. Она не знала, что такое жалость.

В это утро Эспри и Мирей, подсчитав свои сбережения, решили, что когда Аскросу стукнет 45 лет, они уйдут на покой, устроятся где-нибудь возле Марселя, чтобы полностью порвать со своим прошлым. Цифры привели их в прекрасное расположение духа. Еще три года, и они заживут, как обеспеченные рантье.

Аскросы жили в новом доме в квартале Сен-Бартелеми. Здесь легко было затеряться в толпе мелких служащих, воображавших, что живут за городом.

Барберина Поджио стояла на тротуаре напротив дома, в котором жили Эспри и Мирей. У нее в руках была коробка, в каких обычно носят пирожные (она была даже перевязана золотой ленточкой). Старуха поджидала удобного момента.

В течение нескольких дней они с Базилией приходили сюда, выясняя распорядок дня Аскросов. Они раздобыли ключи, чтобы открыть их машину. Однажды в прекрасное солнечное утро, они решили судьбу Эспри и Мирей.

Около 10 часов Барберина подозвала к себе мальчишку лет двенадцати и спросила его:

— У тебя есть бабушка?

— Да, мама моей мамы, но я редко вижу ее.

— Почему?

— Потому что папа сказал, что если она заявится к нам еще раз, он ее в окно выбросит, — сказал мальчик, а немного погодя добавил: — А мы живем на 6 этаже.

— Вот и у меня та же история.

— Вы тоже живете на 6 этаже?

— Нет. Но мой зять не позволяет мне видеться с дочерью, моей единственной дочерью, — со слезами на глазах сказала Барберина.