Евгений Аллард - Найти бесогона

– Ты только не стесняйся, – будто услышав мои мысли, проговорила она мягко. – Мне самой приятно.

Присел за столик и мама Галя начала причёсывать меня.

– Знаешь, Олежек, хочу дать тебе один совет. Ты можешь не слушать, конечно. Но я помочь тебе немножко хочу. Тебя, наверняка, учат премудростям актёрской игры. Но ты постарайся забыть об этом. И играть себя, просто себя, в предлагаемых обстоятельствах. Тебе станет сразу легче.

Я вгляделся в глаза мамы Гали в зеркале и вдруг понял, как я, дилетант, смогу вписаться в этот ансамбль со звёздами-профессионалами. Действительно стало легче на душе. Загримированный я вышел в коридор, прошёлся до вывески над входом в кафе, постучал в дверь. Она отворилась, и я увидел Лифшица, стоящего на пороге. Он тихо сказал мне:

– Заходите! Садитесь вон за тот столик, ближе к сцене.

Звучала глухая фонограмма музыкального сопровождения, стрекот камер, Верхоланцев отдавал указания. Я сделал шаг по направлению к столику и чуть заметно вздрогнул, услышав чарующее пение. Без сомнения, голос, завораживающей яркой чувственностью, принадлежал Милане, стоящей в круге света на эстраде. Я присел за столик и с удовольствием включился в процесс. Она пела что-то по-английски, выразительно-эмоциональное, зажигательное, грациозно двигаясь в такт мелодии. Это всегда сводило с ума. Шевельнулась в груди ревность. Я её хотел, безумно хотел, а она принадлежала кому угодно, только не мне.

– Стоп! Молодцы, – с большим сожалением услышал я голос Верхоланцева.

Милана сошла со сцены и присела за мой столик, поправляя причёску.

– Ну как? – спросила она. – Понравилось?

– Потрясающе, – сказал я совершенно искренне. – Обожаю ваш голос. Вы могли бы в Ла Скала петь.

– Спасибо за комплимент, – почему-то с грустью сказала она.

Рядом возник Верхоланцев. Исподлобья оглядев меня, пробурчал:

– Ну, неплохо, неплохо получилось. Сейчас будем сцену репетировать. Милана, иди, переоденься. И грим поправь. Олег, сценарий читай.

Проводив Милану взглядом, он плюхнулся за столик, и снисходительно спросил:

– Нравится тебе Милана?

– Да, она здорово поёт.

– Поёт, – протянул он насмешливо. – А что ты на неё так смотришь, будто готов её в постель утащить прямо со сцены? – в голосе звучали откровенно раздражённые нотки.

– И что? – не понял я. – Она очень красивая женщина. Я просто играл, как вы сказали.

– Игрок тоже мне. Из тебя игрок, как из говна пуля. Слушай, Верстовский, – он наклонился ко мне, схватился за пуговицу на моем пиджаке. – Ты тупой или валенком прикидываешься? Наивный чукотский юноша. Милана – моя жена. Если узнаю, что ты с ней шуры-муры крутишь, яйца тебе оторву. Понял?

– Понял. Мне даже в голову не приходило…

– Хватит врать, – зло оборвал меня Верхоланцев. – Пойди вон до того молодого человека за столиком, в очках и наушниках, и погляди в монитор на свою физиономию. Давай, сценарий читай. Сорок вторая страница.

Он встал, аккуратно задвинул стул и, бросив на меня злобный взгляд, ушёл. Я уткнулся в сценарий, но сосредоточиться никак не мог. Вспомнил о запонке, которую нашёл в гардеробной Верхоланцева. А что если Северцев позволил себе «шуры-муры» с Миланой? Это мотив. Верхоланцев так стремился прикормить меня, ставку выбил почти звёздную. Я случайно узнал, что пятьсот баксов за съёмочный день получают малоизвестные, но профессиональные артисты с большим стажем, но никак не журналист. Тем более, Верхоланцев такая крупная величина, что актёры сами готовы заплатить, лишь бы сняться у него. Он сделал это, потому что жаждал узнать, не нашёл ли я улики, которые изобличали бы его, как убийцу. Мне стало не по себе. Если Верхоланцев расправился с Северцевым, звездой первой величины, то уж, что говорить обо мне?

– Олег, здесь нельзя курить, – услышал я голос Лифшица.

Я непонимающе воззрился на него, с трудом переходя от своих мыслей к реальности.

– Затушите сигарету, – повторил он.

Я, наконец, понял, что он сказал, скомкал окурок и оглянулся в поисках мусорной корзины, но ничего не нашёл, а кидать на пол в студии, не хотелось. Начал бродить между столиками, вышел в коридор в поисках сортира. Увидев стилизованное изображение мужика, хотел открыть дверь, и вдруг услышал голос Верхоланцева, идущий из комнаты напротив:

– Все нормально, Давид. Все нормально.

– Дима, не забывай, ты мне сильно задолжал, – послышался голос Розенштейна. – Ты говорил с ним на эту тему?

– Нет пока. Поговорю.