Александр Бондарь - Ночной кабак

Дмитрий Степанович подошел к окну. Там, кружась, опускался снег. Тихая и торжественная картина. Все засыпано снегом. Прохожие передвигались медленно, боясь упасть. Дмитрий Степанович вспомнил Москву. Там, наверное, тоже холодно, но только снега больше. Дмитрий Степанович смотрел на снег, на людей, на дома, на машины.

- Зачем я сюда приехал? - Спросил он себя вслух. - Зачем?..

И не получил ответа.

Перед католическим Рождеством у Дмитрия Степановича появилась новая возможность подзаработать. По всем городам Онтарио проходили парады Санта Клауса.

По улице торжественным и веселым шагом следует праздничная процессия. Здесь все - и разряженный оркестр, и акробаты, и циркачи-гимнасты, и клоуны, обязательно мэр города, представители городского полицейского департамента, городской пожарной охраны. Замыкает шествие сам Санта Клаус в огромных санях. Он машет рукой зрителям и громко повторяет одни и те же фразы:

- Merry Christmas! Йо-хо-хо! Merry Christmas everybody! Йо-хо-хо!

Эту роль играет обычно нанятый на один день алкоголик, которому и притворяться не нужно, что лицо у него красное.

Дмитрия Степановича пригласили сюда продавать сахарную вату. Пригласил дружелюбный алжирец, который имел свой небольшой хот-договый бизнес, а в Рождество подрабатывал тем, что продавал сладости.

Работа Дмитрия Степановича сводилась к следующему: он шел по тротуару, вдоль рассевшихся зрителей и, словно знамя, нес перед собой тяжелую палку, обвешанную яркими разноцветными кульками со сладкой ватой. Время от времени то один, то другой зритель останавливал Дмитрия Степановича знаком и спрашивал "How much?" Потом на пальцах показывал, сколько пакетов он хочет (покупатель искренне хотел этим облегчить жизнь Дмитрию Степановичу, ибо предполагал у него интеллект макаки - а иначе как объяснить, что тот занят подобной работой?)

Даже сам алжирец-работодатель не выдержал и, увидев Дмитрия Степановича в этом потешном облике - с красным от мороза, замученным лицом и со здоровенной клоунской палкой в руках (можно было подумать, будто добрый Дмитрий Степанович намеренно решил своим видом повеселить скучных канадских ребятишек), сказал задумчиво:

- А когда-то вы были могучей и великой страной... Вас боялись...

Дмитрий Степанович ничего ему не ответил.

Вместе с алжирцем они посмотрели Маркхам. Собственно, кроме самого парада, они ничего здесь не увидели. Хотя центр Маркхама, где проходил парад, смотрелся очень даже симпатично. Небольшие двух-, трехэтажные дома, явно построенные в девятнадцатом веке, в том же самом стиле уличные фонари все это переносило Дмитрия Степановича туда, в девятнадцатый век, и он чувствовал себя каким-то странным, нелепым персонажем ни то Диккенса, ни то Конан Дойля.

Он заработал за день пятьдесят долларов, но чувствовал себя под конец, как побитая палкой собака. Расставшись с алжирцем, который привез его в Торонто и выгрузил в центре - возле Янг стрит, Дмитрий Степанович выпил стакан кофе в "Tim Hortons" и вышел на улицу. Потеплело, и снег начал таять. Прохожие оставляли своими ногами на засыпанных белых дорожках мутно-грязные следы.

- Я ненавижу эту страну, - подумал про себя Дмитрий Степанович, и ему как-то неожиданно тепло стало от этой, такой простой, такой несложной, фразы. - Я ненавижу эту страну. - подумал он еще раз.

Он вспомнил, как тяжело и безденежно ему жилось в Москве, когда они, вдвоем с супругой, еле-еле вытягивали от аванса к зарплате. Потом, когда Дмитрия Степановича взяли на работу в богатую частную фирму, их жизнь изменилась, и Дмитрий Степанович даже купил "Жигули". Надо ли было тогда уезжать? Ведь, все шло так безоблачно...

А, может, вернуться? Дмитрий Степанович на мгновение представил себе засыпанную снегом Москву... И тут же понял, что - нет, не вернется он никогда. Его жизнь, в сущности, уже кончена. И она кончена здесь, в этой холодной, сытой, раскормленной, словно здоровенный тупой кабан, стране.

Примерно неделю Коля отсиживался. Он хорошо знал, что полиция после суток коротких и активных поисков свежего преступника сбавляет свою прыть. И чем дальше, тем больше. Коля снимал комнату в подвале частного дома в Воне, недалеко от перекрестка Steels и Bathurst, где хозяйка не знала даже его настоящего имени.

Чувствовал он себя сейчас неважно. Коля каждый раз вздрагивал, услышав шаги. Он понимал, что это просто очередной жилец пришел домой с работы, но ему казалось, что отряд констеблей уже заявился по его душу. Хотелось пропустить рюмку-другую, но алкогольных запасов в холодильнике не было, а ближайший LCBO располагался достаточно далеко.