Джон Мэтьюз: Смертельные послания

Похоже, они не обнаружили предыдущие метки, поэтому я оставил эту метку там, где ее невозможно не заметить. Неужели Колби прислал вас специально из-за меня? Если так, я чрезвычайно польщен. Знаете, я всегда наблюдал за вами и Томасом, когда вы реконструировали последние моменты жизни этих бедных девушек.

Теперь вы пытаетесь выяснить, кто я – мясник, пекарь, производитель свечей? Вас окружает так много людей и днем и ночью. В Нью-Йорке то же самое. Сюда стекаются толпы из всех уголков света. Порой здесь испытываешь воодушевление, но в другие моменты все представляется бедламом. Бедлам? Вот слово, над которым стоит поколдовать. Кстати, как поживает ваш помощник Лоуренс?

Для поездки в Нью-Йорк вы не могли выбрать лучшего времени. Эти быстро растущие небоскребы из монолитного бетона и новомодные электрические фонари так оживляют улицы! Погрузитесь в теплую, дружелюбную атмосферу местных баров, театров и концертных зало, и – вы почувствуете себя почти как в Лондоне.

Почти, друг мой. С прискорбием узнал о смерти вашей тетки. Очень скоро вы, вне всякого сомнения, ощутите, насколько тяжела разлука с родными и друзьями. По иронии судьбы в этом новом городе мы с вами, по всей вероятности, являемся друг для друга самыми близкими людьми.

Отхлебывая из чашки густой черный кофе, детектив Джозеф Ардженти прочитал письмо, после чего бросил взгляд на мэра Нью-Йорка Джорджа Уоткинса.

Румяный и самоуверенный – эти два определения как нельзя лучше подходили для описания Уоткинса. Румяное лицо, самоуверенно закрученные усы… Вдобавок, будучи невысокого роста – всего 5 футов и 7 дюймов [2], – мэр казался почти широкоплечим. По сравнению с ним Ардженти выглядел более худощавым, жилистым, высоким и бледным, а его усы и борода были коротко пострижены.

Они сидели друг против друга за столиком у окна в кафе-кондитерской «Вандом». Снаружи, с 41-й стрит, до их слуха доносился непрерывный цокот копыт и скрежет двухколесных кебов, повозок пивоваров, тележек с углем и вагонов конки.

– Когда Джеймсон впервые прочитал это письмо? – спросил Джозеф.

– Сегодня утром. Оно было отправлено в редакцию «Нью-Йорк таймс». Очевидно, его автор намеревался тем самым бросить вызов общественности – как это обычно бывает в случаях с открытыми письмами в газеты. Он не хотел отправлять его лично Джеймсону, чтобы не подвергать себя риску.

– Откуда он мог узнать о смерти тетки Джеймсона? О ней сообщалось в прессе?

– Не думаю. Мы сейчас выясняем это. Возможно, в какой-нибудь газете был напечатан некролог, и он мог увидеть его.

– Итак, у Джеймсона есть помощник по фамилии Лоуренс? И какой смысл имеет слово «бедлам», если вообще имеет?

– Да, такой помощник у него действительно есть. А что касается смысла слова «бедлам», он нам пока не известен. У нас было слишком мало времени. Я же говорю, письмо пришло только сегодня утром.

Ардженти задумчиво кивнул.

– И Джеймсон будет присутствовать на этой пресс-конференции с Маккласки? – уточнил он.

– Видимо, да, – ответил Уоткинс и сверился с карманными часами. – Нам уже пора. Детали я изложу по дороге.

Они заняли места в одном из задних рядов концертного зала на 23-й стрит. Сидевшие за установленным на сцене столом инспектор Маккласки и Финли Джеймсон отвечали на вопросы журналистов, служащих мэрии и представителей духовенства. Зал был переполнен самой разношерстной публикой, представлявшей «озабоченных граждан» – от волонтеров Армии спасения до членов местного отделения общества библиофилов «Грольер».

Репортер «Нью-Йорк пост» задавал уже третий вопрос, и Маккласки начал нервничать.

– …Как я уже говорил, наша первоначальная информация, касающаяся подозреваемого, известного как «Француз Номер Один», судя по всему, не соответствует действительности. Он не мог быть тем вечером в баре, поскольку его пароход отплыл двумя днями ранее, – объяснял инспектор.

– А другой подозреваемый – Француз Номер Два?

– Мы до сих пор не сумели установить его местонахождение и, следовательно, не можем сказать ничего определенного.

Вверх взметнулась ручка журналиста «Нью-Йорк таймс».

– А у вас имеются подозреваемые других национальностей? – поинтересовался он. – Например, Итальянцы, Русские или Голландцы Номер Один и Номер Два? Или, раз мы находимся в Нью-Йорке, Ирландцы или Американцы Номер Один и Номер Два?

По залу прокатился смех. Маккласки поднял руку, призывая соблюдать тишину: