Инна Бачинская - Дом с химерами

Я так задумалась, что не сразу осознала, что в кабинете стоит тишина и все с любопытством на меня смотрят.

Кое-что я, конечно, вынюхала – вот вам, получайте! Пользуйтесь моей добротой.

– Я знаю, почему убийца выключил свет в гостиной. То есть не выключил, а… И телевизор тоже.

А в Доме с химерами тем временем тоже происходили интересные события. В восемь утра позвонил Жабик и спросил, как прошла ночь.

– Не дождетесь, – ответил Глеб.

К десяти стали подтягиваться заговорщики. Пришел философ Федор Алексеев, привел с собой доктора исторических наук Евгения Гусева и юношу-студента Леню Лаптева; с небольшим опозданием явились актеры и еще двое типов из Общества охраны памятников. Виталий Вербицкий позвонил, что задерживается, но непременно будет. Как-то сразу так получилось, что лидером стал Евгений Гусев, которого тут же начали называть Историком. Он вкратце повторил все, что знал про дом, уверил, что ни в чем выдающемся ни семья Шоберов, ни дом с химерами замечены не были, но это тем не менее не повод для варварства. И так все меньше и меньше старины, а ведь строили на века, переживало войны и революции, а что теперь? Потолки падают на голову! Однодневки, предметы разового пользования. Ему, Евгению Гусеву, достоверно известно, что решение о сносе уже принято – заказчик торопится, обещает деньги в казну, а в городе, сами понимаете, денег нет. Как всегда, впрочем. Да и к ручкам прилипнет, не без того.

Они уселись на крыльце – похоже, это становилось традицией. Лёня и Жабик притащили с автобусной остановки раздолбанную скамейку и пару табуретов со «склада поломанной мебели».

– Нам нужно выработать стратегию и тактику, привлечь прессу, того же Лешу Добродеева, которого все знают, общественность, студентов, культработников, – говорил Евгений с интонациями закаленного трибуна. – Вместе мы сила. Через тернии к звездам! – Он потряс сжатым кулаком. – Пробьемся!

– А чего делать-то надо? – спросил Жабик. – Вооруженное восстание? У меня есть мелкашка.

– Правильно! – подхватил Лёня Лаптев. – Возьмем мэрию, потом…

– Лёня, философ работает головой, – заметил воспитаннику Федор Алексеев, странно молчаливый. – Думать нужно головой, а потом действовать другими частями тела.

– Привлечь эзотериков! У нас есть клуб! И тэвэ!

– Жителей района!

– Спелеологов!

– Найти спонсоров!

– Обыскать дом и найти магнитофон с Голосом!

Они были как дети, играющие в новую игру. С горящими глазами, возбужденные, радостные от необычности затеянного и желания творить благо. Люди, как правило, рождаются добрыми, а потом жизнь, обстоятельства и другие люди загоняют доброту глубоко внутрь, и она сидит там, как в тюрьме, а они тем временем творят непотребное…

Глеб не принимал участия в обсуждении планов спасения, сидел в стороне, рассеянно смотрел в сад. Он даже не слышал, о чем они говорили. Чувство близких перемен, охватившее его пару дней назад, исчезло напрочь, сменившись апатией. Он уже жалел, что вернулся. Начинать с нуля в его возрасте несолидно, а в Берлине хоть ребята знакомые и всегда взяли бы обратно. Потянуло домой, время собирать камни, ностальгия, тоска по родине… И что в итоге?

Ляля Бо наклонилась к нему, коснулась губами щеки:

– Что с тобой, Глебушка? Привидения достали? Ушел бы ты отсюда, право слово!

Ее волосы щекотали ему шею, он почувствовал тонкий и нежный запах ее духов… Он был ему знаком. Он вспомнил, как ночью лежал в своей келье, прислушивался, вяло думал, перебирал события своей жизни. Бывшая жена Хайди, умная, добрая, настоящий друг, они прожили вместе шесть лет, все эти годы его не оставляло ощущение временности происходящего и близких перемен. Она тоже чувствовала его настроение и, когда встретила одноклассника, не колеблясь, ушла к нему и через год родила мальчика. Они назвали сына Готтлиб – как она объяснила ему, это немецкая версия имени Глеб, и пошутила: «Двух самых близких мне людей зовут Готтлиб». Готтлиб – любимчик Бога. Не похоже что-то. Наверное, он все-таки Глеб – от «глыба». Хотя и на глыбу он не сильно тянет. Ни тебе любимчик Бога, ни тебе глыба. Недоразумение, которое никак не может прибиться к берегу – перманентно болтается между. Фигляр и есть. И вдобавок еще дурацкая история с домом… Притягивает он всякую бессмыслицу и нелепость, что ли?

Глеб со страхом гнал от себя мысль о том, что возвращаются его навязчивые состояния, тоска и депрессия… Взгляд скользнул по широкому ремешку часов – под ним белый шрам. Да-да, было и такое в его жизни. Попытка суицида и навязчивые состояния, как записано в медицинской карте.