Яна Розова - Юбилей смерти

Зато у нее собственная новая квартира.

Машка рада меня видеть. По ее взгляду замечаю, что она ужасается тому, как я изменилась: растолстела, волосы отросли и прическа потеряла форму, глаза красные, рожа опухшая. Не хочу жаловаться, прошу чаю.

Маша немного растеряна, но держится ровно. Выходит из комнаты, чтобы принести чашки. Замечаю, что с десятого этажа открывается прекрасный вид: так много неба в одном окне я еще не видела.

Кладу Селену на диван, подхожу к окну, распахиваю ставни. Мне хочется видеть больше, заглянуть глубже в синеву. Сажусь на подоконник, перевесив ноги наружу. Чувствую внутри себя приступ боли. Закрыв глаза, машинально скорчившись, наклоняюсь вперед и срываюсь вниз. Земля встречает мое тело неожиданно скоро, менее чем через секунду. Боль в ноге, спине, голове.

«Скорая», люди. Мне все равно.

Машка стоит рядом с моей каталкой. Она, как и все, думает, что я хотела покончить с собой. Я и сама теперь так думаю. Маша плачет, ругается, говорит: дура, мой дом построен ступеньками, и ты спрыгнула всего на один этаж вниз, а не на десять!..

После кофе он предложил прогуляться – проводить Еву домой. Она согласилась, и новоявленная пара – высокая женщина, на которую оборачиваются мужчины, и мрачноватый человек в темном костюме – вышли на улицу.

Запах осени навевал воспоминания из прошлой жизни. Пропитавшись еще едва различимым запахом тлена опадающих листьев, врывался в легкие и кровь, чтобы отравить…

Она молчала. Будь это настоящим свиданием, Игорь уже смылся бы. В этой женщине пульсировало нечто тревожное, словно она все время ждала беды, а тот, кто шел с ней рядом, имел очень малое значение – так, прилипшая к подошве шелушка от семечки. И разговор не складывался. Осторожные вопросы она умело игнорировала, сама ни о чем не спрашивала. Болтала о какой-то чуши – погода, магазины, фитнес, подруга Маша.

Однако так просто расстаться с ней Игорь не мог. Ева олицетворяла шанс на спасение брата.

– Зайдете ко мне? – спросила она, когда они подошли к голубому двухэтажному дому, выстроенному еще сталинскими прорабами и рабами. – Я в Гродин недавно приехала, Маша сняла для меня квартиру в этом старом доме. И я люблю бульвар. А вы?

Мысль о бульваре вывела к Шарику – с ним же надо погулять! Тут Янов вздохнул с облегчением: обретаясь в доме Шишова, афган в гульках не нуждался, располагая возможностью в любой момент выскочить по делам во двор. Хозяин дома любил собак, а красавцу Шарику позволял все и даже больше.

– Обожаю бульвар, – ответил Янов. – И умираю, как хочу к вам в гости.

У Евы нашелся хороший дагестанский коньяк, шоколад и виноград. Янов расположился в кресле, она села напротив.

– Вы обещали почистить мой апельсин.

Он попросил нож, стал срезать с плода целлюлитную оранжевую кожу. Очистил от белой прослойки, разделил апельсин на дольки. Все это время она молча курила и наблюдала за ним с рассеянным видом.

– Любите апельсины? – спросил он, протягивая ей дольку.

– Да, очень, – она сразу же отправила дар за щеку. – Когда попаду в рай, буду только апельсинами питаться.

– Апельсиновый рай? Интересно.

– Не верите, что в раю много апельсинов? Ладно, когда придет время, я пришлю вам пару килограммов оттуда – на пробу.

Они рассмеялись. Ева снова закурила.

– Мне кажется, вас что-то беспокоит, – попытался спровоцировать ее Янов.

– Волнует, – поправила она.

– Что волнует? Может, помощь нужна?

– Нет, спасибо. Из Гродина я уезжала двадцать лет назад в жутком кошмаре. Черная полоса выпала. А сейчас приехала, и невольно припомнилось разное… Не по себе стало, – улыбнувшись, Ева приподняла брови.

Глянув на них, Янов вспомнил два слова: «соболиные» и «месяцем».

– Ясно, – он улыбнулся в ответ. – Воспоминания… А что это вы делаете?

Вопрос прозвучал глупо – он же видел, что она раздевается и идет к нему. Подошла, склонилась к его лицу и поцеловала. То есть, сначала слабо тронула его губы, а потом щекотно провела кончиком языка между ними и прижалась теснее.

Игоря словно окатило горячей волной – от губ и до самых пяток. Он притянул Еву к себе на колени, жадно впитывая исходящие тепловые волны и слабый запах духов, а может, просто ее кожи.

Поцелуй длился до того самого ощущения, когда все прочие обстоятельства и мысли потеряли для Игоря всякий смысл. И тут она резко отстранилась, встала, отошла.

– Я передумала. Уходи.

Отвернувшись, Ева подняла с кресла кружевные тряпочки, которые женщины называют бельем. Ловко натянула их на себя, достала сигареты.