Игорь Зарубин - Любовь и золото

…Она ушла через два часа.

Легкий, опустошенный, счастливый тихим, мудрым счастьем, Никита лежал в кровати, блаженно глядя в потолок.

Боже праведный, как он любил эту девушку! Даже слезы выступали на его глазах при мысли о ней.

Хотелось петь, бежать по морозу и кричать всем встречным: я счастлив! я любим! я люблю!

Он вскочил с кровати, поспешно натянул одежду и уже бросился было к выходу, как вдруг нога его споткнулась о тяжелый кожаный саквояж.

И свет померк в глазах. Словно кто-то безжалостно ударил его обухом по голове: сегодня он должен выполнить страшное поручение.

Несколько раз Никита уже исполнял задания «комитета». Обычно дело ограничивалось тем, что нужно было перенести чемоданчик, набитый прокламациями, из одного района Москвы в другой. Один раз, правда, дней пять назад, ему поручили заказать у одного сочувствующего социалистам токаря на заводе Михельсона некие детали по готовым чертежам. Никита только сейчас догадался, для чего нужны были эти детали.

Надо сказать, что саквояж был практически пуст. Лишь в одном его отделении лежал небольшой, примерно в два кулака размером, черный чугунный шар.

Сегодня, в десять часов утра, Никита должен был бросить бомбу в карету генерал-губернатора, которая будет в числе других двигаться по Волхонке в Кремль на праздничный молебен, посвященный дню тезоименитства Государя императора.

План был продуман до мелочей. Благодаря высокому росту, недюжинной физической силе и меткому глазу, Никита мог издалека, стоя в одной из подворотен, метнуть снаряд, а затем, при всеобщем замешательстве, скрыться дворами, в одном из которых ему был известен подвал, ведущий в подземелья, и, пользуясь знанием их лабиринтов, он смог бы благополучно уйти. Для полной безопасности Зяма вручил ему парик и накладную бороду. Но все же Никита пребывал в сильном волнении. Кроме совершенно естественной боязни быть арестованным, его мучили соображения морали. «Грех-то какой на себя беру», — в сотый раз думал он.

Правда, вчера Синявский с пеной у рта убеждал его, что убить генерал-губернатора — это вовсе никакой не грех, а, наоборот, благодеяние. Что так ему, дескать, и надо — нечего прислуживать буржуазной клике и притеснять рабочий класс. И что, наконец, он, Зяма, на своем веку стольких генерал-губернаторов перебил, что и со счету сбился.

Как это было сейчас некстати, как это было сейчас противно всему его естеству!

Но дороги назад не было. Ужаснее всего было выглядеть трусом в собственных глазах.

И что бы сказала Катенька, если бы узнала, что он испугался и подвел товарищей?

Именно эта мысль стала решающей.

Никита поднял саквояж и выскользнул за дверь.

Выйдя на улицу, он первым делом отправился в трактир, где кое-как позавтракал.

Вдруг разболелась голова. Чтобы взбодриться, Никита заказал у сонного официанта большую стопку водки, которую сразу же и выпил, закусив куском говяжьего студня.

Большие напольные часы, стоящие в углу заведения, показывали половину десятого. Никита с удовольствием выпил бы еще, да побоялся, что в самый ответственный момент его рука дрогнет и снаряд полетит не в ту сторону.

Он расплатился и вышел. Серое, затянутое тяжелыми тучами небо несколько просветлело. Пора было отправляться на место. Как обычно в воскресное утро, улицы Москвы были почти безлюдны. Половина населения в этот час стояла у заутрени в многочисленных церквях, тогда как другая половина, пользуясь тем, что сегодня не нужно идти на службу, мирно похрапывала в теплых постелях.

Скрип свежевыпавшего снега под ногами Никиты будил дремавших кое-где на углах городовых, которые провожали недовольными взглядами высокого юношу в черном студенческом пальто с коричневым саквояжем в руках.

«Вот бы меня сейчас арестовали! — думал Никита дорогой. — Сказал бы им, что бомбу на улице нашел, иду в полицейский участок сдавать».

На миг в нем всколыхнулась надежда… «Подойду к следующему городовому и отдам ему саквояж. Вот, скажу, только что в снегу нашел. А что внутри — знать не знаю». Но он проходил мимо этого городового, потом мимо следующего и так далее. Не дойдя до нужной подворотни примерно полквартала, Никита свернул в переулок и прошел дворами.

Вот и подвал. На дверце висит замок, но это так, для виду, на самом деле он не заперт.

Зайдя в темный подъезд неподалеку, Никита нацепил рыжий парик и бороду, похлопал себя по карману, где лежали спички, открыл саквояж и проверил фитиль на бомбе. Все было в порядке — хоть сейчас взрывай. До двенадцати оставалось немногим больше часа. Никита спустился под лестницу, сел на валяющееся на полу дырявое ведро и стал ждать.