Ирина Шанина - Эвтаназия

Однако поездка оказалась далеко не скучной. Думцы восприняли близко к сердцу выступление депутата из города N. (копии доклада лежали перед каждым народным избранником и раздавались журналистам). Сначала казалось, что закон о добровольной эвтаназии будет отменен единогласно, но до обеденного перерыва проголосовать не успели — слишком много было желающих подняться на трибуну и заклеймить позором как сам закон, так и депутатов того созыва, которые этот гадкий закон приняли.

Удалившись на обеденный перерыв, депутаты охотно раздавали интервью. С их слов выходило, что все они давно уже были недовольны этим законом, видели в нем один только вред, а не высказывались раньше потому… Тут дающий интервью депутат начинал мяться, после чего выдавал свою версию. Депутатские версии разнообразием не отличались. Большинство упирало на то, что сначала нужно было решить ряд не менее важных вопросов, а вот сейчас руки дошли и до этого античеловечного закона.

Мне позвонил Костик и велел тоже взять у кого-нибудь интервью. Каюсь, я еще раз помянула недобрым словом не вышедшую сегодня на работу Марину. Я ненавижу брать интервью, и Костик об этом прекрасно знает. Обычно он поручает мне писать аналитические статьи. Это мое — я обожаю корпеть над источниками, ковыряться в фактах, потом систематизировать их. Я получаю удовольствие от процесса. Интервью же у нас обычно берет Маришка. Ей ничего не стоит подойти к любой знаменитости, улыбнуться и непринужденно начать разговор. Я так не могу. Мне все время кажется, что я влезу не вовремя со своими вопросами. И что знаменитость не только не ждет моих вопросов, но, напротив, мечтает, чтобы ее оставили в покое. Костя неоднократно проводил со мной разъяснительные беседы, пытаясь внедрить в мою голову мысль, что наши отечественные знаменитости отличаются от западных тем, что очень даже желают, чтобы им задавали вопросы, что для этого они и ходят на тусовки. Которые не хотят, те не ходят. Я кивала, умом все понимала, мы даже репетировали, как я в следующий раз нагло подойду к знаменитости (в роли знаменитостей поочередно выступали Маришка, Люда и Андрей) и задам яркий вопрос. На репетиции у меня получалось недурственно, но когда реально наступал этот следующий раз, я опять стояла столбом, язык отказывался что-либо произносить, голосовые связки его поддерживали. Год назад, поняв, что мою застенчивость таким способом не вылечить, Костя махнул на меня рукой. Я с облегчением вздохнула и вернулась к аналитике.

Но сегодня были особые обстоятельства — форс-мажор. Завтра утром у всех будут комментарии депутатов, а у нас не будет. Я собрала волю в кулак, приглядела депутата позастенчивей и решительно его атаковала. Депутат оказался представителем аграрной партии, вниманием прессы избалован не был, интервью давать не привык, поэтому стеснялся не меньше меня. Я на него не давила, понимая, что человеку нужно дать время. К третьему вопросу он совершенно освоился, надул щеки и начал бодро пересказывать платформу своей партии, увлекся и совершенно забыл о первоначальной теме разговора. Пришлось его прервать, по возможности деликатно. Говорить, что платформа аграриев никому не интересна, означало смертельно обидеть собеседника. Поэтому я ласково объяснила, что поднятая им проблематика очень актуальна, но, к сожалению, лимит времени не дает возможности осветить эту интересную тему должным образом. Нам, без сомнения, нужно встретиться еще раз, а пока не будет ли господин депутат столь любезен и не озвучит ли свою точку зрения по поводу отмены закона о добровольной эвтаназии. Господин депутат с трудом оторвался от излюбленной темы аграриев — тяжелом положении российской сельскохозяйственной глубинки — и непонимающе уставился на меня. Похоже, он уже забыл, с чего, собственно, начался наш разговор. Пришлось напомнить, что сразу после перерыва его ждет серьезное голосование. Он никак не мог сообразить, о чем идет речь, и ждал от меня разъяснений. Я терпеливо повторила вопрос: может ли господин депутат дать свой прогноз, как пройдет голосование. Господин депутат мгновенно стушевался и стал очень осторожен в оценках. Мы побеседовали еще несколько минут, депутат ужом уходил от вопросов, тянул время, явно дожидаясь конца обеденного перерыва. Когда вежливая девушка подошла к нам и напомнила, что господину депутату надо пройти в зал, потому что голосование состоится через пять минут, мой собеседник испытал видимое облегчение. Извинившись, он шустро потрусил в зал. Я прослушала запись нашей беседы и осталась недовольна. Депутат говорил о чем угодно, только не о законе и голосовании. Стерев запись, я пошла по коридорам в надежде поймать кого-нибудь поумнее. Народные избранники не спешили занять свои места, красуясь перед многочисленными телекамерами. Я пристроилась рядом с ведущей вечернего выпуска новостей Седьмого государственного канала. Девушка только что закончила беседовать с импозантным брюнетом, получившим в прошлом году Нобелевскую премию за какие-то математические открытия (признаюсь, меня страшно удивил факт получения депутатом международной премии, тем более такой престижной, как Нобелевская, — мне всегда казалось, что в депутатах подвизаются люди, ни к каким созидательным делам и тем более открытиям неспособные). Глядя прямо в камеру, ведущая заканчивала репортаж: «По мнению господина Ардениса (наезд камеры на математика), будет максимум пятеро воздержавшихся, и всех их вы знаете поименно. Они всегда воздерживаются, невозможно припомнить, когда они голосовали „за“ или „против“. Остальные проголосуют единогласно». Ясно было, что вальяжный Арденис пнул своих политических противников — группу умеренных депутатов, которую в думском закулисье давно прозвали «очень умеренными».