Оксана Обухова - Пристрелите загнанную лошадь

На турнике возле лестницы в троцкистскую квартиру висел палас из комнаты Сухомятко, и Татьяна со злостью охаживала его выбивалкой. Сегодня пятница, а в субботу у соседей прием — придет мама Тараса Сухомятко, приведет бабушку и вся квартира в курсе, — если на многочисленных Татьяниных коврах будет обнаружена хоть пылинка, хоть соринка, бабуля будет ворчать весь вечер. И бедная Татьяна носится с коврами второй раз за день, с перерывом на обед и влажную уборку.

— А что б ты сказився! — ругается жена Тараса и нещадно лупит палас. Но мне почему-то кажется, что «сказився» относится к мужу и его грыже.

Я сочувственно киваю Татьяне и топаю наверх.

Нормального подъезда в нашем доме никогда не было. Весь первый этаж купец Колабанов отдал под магазин, когда-то давно из складских помещений на второй этаж вела узкая винтовая лестница, а гости и прочие домочадцы попадали в квартиру с улицы, поднимаясь по высокой каменной лестнице под жестяным навесом.

В коридоре возле сундука у двери играли две девочки — дочь Кунцевичей Эльвира и старшая дочь Сухомятко Регина. Девочки устроили на крышке сундука кукольный домик и играли в чаепитие Барби и Кэна.

Я проскользнула мимо них, шагнула в свою комнату и увидела, что Туполев все еще бдит. Сидит в темноте на стуле возле окна и тоскливо любуется своим освещенным подъездом.

— Эй, — тихонько позвала я. — Я тут.

Кирилл не ответил, я включила настольную лампу, подошла ближе и склонилась над ним. Гость по-прежнему никак не реагировал на мое появления, я собралась обидеться, но почувствовала, как в бедро уткнулась какая-то палка. Отстранившись на полшага, посмотрела вниз и увидела деревянную ручку, торчавшую сквозь прутья спинки стула. Наклонилась и… нет… не может быть!

Шок от увиденного, буквально отшвырнул меня на диван. В неудобной позе, разметавшись руками по дивану, я застыла напротив окна, напротив стула с сидящим в нем… мертвым мужчиной?!

Из спины Кирилла торчала ручка моего кухонного ножа. Три часа назад я резала им хлеб и сыр… теперь он торчал в мужской спине. Немного наискось и вниз из-под лопатки.

Беззвучный крик рвался из горла с такой силой, что гудели вены на шее и виски надулись куполами. Мне казалось, что я сейчас взорвусь.

— И-и-и-и, — прорвался голос сквозь онемевшие голосовые связки, — и-и-и-и…

Я сползла с дивана, опустилась на карачки и подползла к стулу. Обогнуть его, посмотреть в лицо Кирилла, я заставляла себя минуты три, четыре. Наконец, отважилась, взглянула и увидела темно синие глаза, застывшие в немом, последнем недоумении, отвисшую челюсть и скулы, обтянутые сухой, как будто пергаментной кожей.

Не вставая с пола, я сдернула со стола косметичку, вытряхнула ее на коврик и судорожно нашарила пудреницу. Раскрыв, прислонила ее зеркальце к губам Кирилла и прошептала — ну давай, дыши, дыши!!

Ни малейший выдох не затуманил поверхность зеркала. МММ был абсолютно, бесповоротно мертв.

…Не знаю сколько прошло времени, пока я, скрючившись, просидела на полу не в силах думать и действовать.

Возможно, если бы от страха не подогнулись ноги и не завяли голосовые связки, я бы давно заорала, бросилась в коридор и билась в припадке, требуя у соседей вызвать милицию. Но ужас, равного которому я еще не испытывала, оказал парализующее действие. Я забилась в угол между диваном и письменным столом, и не могла отвести взгляда от ручки ножа, застрявшей между прутьями спинки.

«Кто?! Кто пришел сюда и расправился с Кириллом?! — пульсировало в голов жаром и хладом. — Полчаса. Меня не было в доме, под завязку набитым людьми, полчаса.»

Шатаясь, я поднялась во весь рост и побрела к двери. Я уже взялась за ручку, приготовилась сделать последний шаг, как вдруг, все поняла. Я все поняла. Все сделано специально и это ловушка. Меня арестуют. Никакие объяснения, трепыхания и слезы не помогут. В моей комнате, моим кухонным ножом убит мужчина, в дом которого я только что проникла. Вот стоит ноутбук, вот его рубашки, свитер, ключи, деньги…

Боже!!! Что я наделала?! Где выход?!

— Только не беги, Софья, только не беги, — вслух сказала сама себе, и хриплый голос прозвучал словно чужой. — Бегство это признание вины. Успокойся. Подумай. Кирилла убили недавно, он еще теплый. Думай!

Я села на диван и заплакала. Мне некуда идти, не к кому обратиться за помощью. Даже на секунду жутко представить, каким презрением покроется лицо бывшего мужа, когда я позвоню ему и скажу: «Милый, ради всего, что было между нами, ты не мог бы прислать мне адвоката? Меня обвиняют в убийстве.» Причем, обвиняют в убийстве любовника. Уж Белла расстарается, не упустит возможности.