Эдгар Френсис - Честь семьи Прицци

Она не их крови. Для этих людей не существует других критериев выбора. Биологическая война, подобная той, что царит в среде животных. Вторгся ты на чужую территорию или нет, не играет решающей роли. Ты — чужак сам по себе. Не сицилиец. И этим отличаешься от них.

Чарли — слепец. Он опьянен своей удачей, будущим назначением, деньгами и властью. Для него не существует проблем, которые волнуют ее. С ним ничего не может случиться. Это — истина. И зная эту истину, веря в нее, Чарли не хочет видеть дальше собственного носа.

Айрин очень надеялась, что, получив доказательства нечистоплотности Прицци — а она-то ЗНАЛА: так и будет — у него хватит ума прозреть. Чарли слишком сильно любит ее.

— Какие девятьсот тысяч? — изумленно спросил он, обретая наконец способность говорить.

— Семьсот двадцать тысяч с Лас-Вегаса и пятьдесят процентов штрафа, которые я уплатила дону. Мне кажется, что, я имею полное право на эти деньги.

— Это деньги семьи Прицци, — возразил Чарли. — Ты ведь украла их.

— Да, я украла их. Но я не требую доли с денег Филаджи. С семидесяти миллионов, хотя план был мой, и осуществить его помогла тоже я. Думаю, это не такая большая сумма, чтобы Прицци чувствовали себя ущемленными. Если им хочется, они могут расценивать это, как плату за услуги и работу в похищении Филаджи.

— Но Прицци так не считают. Ты помнишь, что говорил Макси? Насчет денег и детей?

Он посмотрел ей в глаза. Она выдержала взгляд и со спокойствием обреченного ответила:

— Я помню. Я очень хорошо помню…

… Белый «шевроле-фургон» свернул с Франклин Рузвельт драйв на Сорок вторую стрит и покатил в сторону

Пятой авеню. С правой стороны проплыла тридцатидевятиэтажная башня ООН и комплекс Тюдор-сити, осталась позади изящная коробка корпорации «Форд» и пестрая громада «Дейли Ньюс», островерхий небоскреб империи Крайслер и Большой Центральный вокзал с торчащей за ним башней «Пан Ам», упирающейся в манхеттенское небо своими пятьюдесятью девятью этажами.

Он пересек Парк, Медисон и Пятую авеню и, развернувшись у Брайант-парка, подполз к мраморным львам, охраняющим величественный фасад Нью-Йоркской Публичной библиотеки.

— Мистер Филаджи, — Чарли развязал банкира и снял пластыри. — Вы помните «Коморру»?

— Помню, — мелко затряс головой тот, быстро моргая от яркого света.

— Так вот. «Коморра» — детские игрушки по сравнению с нами, — мягко улыбнулся Чарли. — Власти могут запереть вас в стальной сейф, упаковать его в подводную лодку и опустить на дно океана, но мы все равно найдем вас.

— Я понимаю.

Филаджи продолжал торопливо кивать, то и дело вытирая руками слезящиеся глаза. Похоже, он и сам еще не до конца поверил, что его отпускают живым.

— Очень хорошо. Вас будут допрашивать полицейские. Вы можете говорить им все, что хотите, кроме трех вещей: кто мы такие, как выглядят люди, похитившие вас, и место вашего заточения. Можете придумать любые подробности, но этих трех вещей не касайтесь. Иначе нам придется убить вас.

— Да, да, конечно.

На лице Филаджи застыло выражение растерянности, смешанной со счастьем.

— Надеюсь, вам все ясно?

— Да, разумеется. Я понимаю…

— Вот и отлично. В таком случае, вы свободны. Желаю удачи.

Банкир осторожно, бочком протиснулся в открытую дверь и выбрался наружу. Он сделал два шага по тротуару, затем поспешно вернулся и пробормотал в открытое окно.

— Я уже забыл вас, честное слово.

— Я рад, мистер Филаджи, — улыбнулся Чарли. — Вы можете идти.

Розалио попятился от фургона, затем быстро развернулся и засеменил по Пятой авеню. Портено некоторое время смотрел в его помятую бежевую спину, а потом вздохнул. Банкир растворился в толпе, а «шевроле» мягко тронулся с места и влился в поток машин.

Было пять минут одиннадцатого утра…

… Примерно десять минут спустя Мейроуз Прицци вышла из дома, держа в руках пластиковый пакет. Она прошла несколько кварталов по Атлантик-авеню и спустилась в сабвей. На поезде «Л» Мэй доехала до конечной остановки «Брод-стрит» и поднялась в город уже в Манхеттене.

Сейчас ее практически было невозможно узнать. В простом дешевом пальто, специально приобретенном в магазине «Конвей», она больше походила на какую-нибудь телефонистку, давно забывшую об ухаживаниях мужчин и потому мало обращавшую внимания на свою внешность. Грим состарил Мэй, добавив, по меньшей мере, два лишних десятка лет к ее тридцати.

С Брод-стрит она свернула на Бридж-стрит и зашагала по направлению к парку Бэттэри.