Олег Алякринский - Я — вор в законе - Общак

Пять миллиардов баксов! От осознания того, насколько это гигантские, колоссальные, невозможные бабки, у него даже дух захватывало. Для него это был не оборотный капитал для коммерческих проектов — хрен с ней, с коммерцией, коммерция теперь подождет! — а солидный бюджет будущей ірандиозной политической игры.

Он рассеянно переключал каналы, думая о своем. Вдруг на телеэкране мелькнуло очень знакомое лицо. Это была крупная фотография мужчины лет сорока с широким открытым лицом и ямочкой на подбородке. Александр Иванович врубил звук и вгляделся в изображение. Но картинка сменилась — и фотографию мужчины сменило живое лицо дикторши. Шли новости популярного российского канала.

— …объявленный Генеральной прокуратурой в международный розыск известный российский предприниматель Владислав Геннадьевич Игнатов. Местонахождение Игнатова, с именем которого связан целый клубок самых противоречивых слухов, по-прежнему остается неизвестным. По некоторым непроверенным данным, он в настоящее время скрывается за границей. Переходим к другим темам дня…

Но другие темы дня не интересовали Сапрыкина. Зато его крайне заинтересовало то, что он услышал. Итак, Владислав Игнатов исчез. Снова исчез. А что значит — снова?

А это значит, что Варяг сначала нашелся, а уж потом исчез. Но значит ли это, что бывший фактический руководитель «Госснабвооружения» вышел из тени? И почему ему, Александру Ивановичу Сапрыкину, об этом ничего до сих пор не известно? Хотя он, находясь в Будапеште уже месяц, регулярно читал российскую прессу и смотрел российские телевизионные каналы. Значит, Варяга объявили в розыск только на днях. С какой целью? Просто так Генпрокуратура в розыск не объявляет. Только по команде «фас». И кто же Генеральному прокурору Бусинову дал такую команду? Кому же теперь помешал Варяг, лишенный всего — воровской казны, легальной коммерческой крыши в виде «Госснабвооружения», поддержки своего сходняка! Да он должен сейчас чувствовать себя как загнанный рысак за полтора круга до финиша. Кому же он помешал?

Похоже, подумал Александр Иванович, в Москве за эти несколько недель моего отсутствия произошло нечто такое, что сразу поменяло конфигурацию шаров на бильярдном столе. Не пора ли связаться с верными людьми в российской столице и узнать последние новости, о которых не сообщают в телевизионных сводках вестей?

И в ту же секунду стоящий на журнальном столике телефонный аппарат взорвался нежной трелью звонка. Он снял трубку и, уже поднеся ее к уху, с тревогой подумал, что в этом городе ему никто звонить не может — даже красавица Маргит.

Неподалеку от роскошной жилой новостройки, чьи двадцать два этажа из стекла и бетона массивной глыбой нависли над облезлыми послевоенными шестиэтажками, в отреставрированном двухэтажном особнячке с желтыми колоннами на фасаде размещался клуб «Ночная бабочка». В дневные часы элегантные белые двери заведения всегда были плотно заперты, неоновая вывеска над входом не горела, а бесплатная стоянка во дворе пустовала. Зато по вечерам вспыхивала голубым сиянием вывеска, и гроздья желтых огней сияли во тьме, а к дверям то и дело подкатывали сверкающие иномарки, из которых выходили элегантно одетые мужчины средних лет и скрывались за белыми дверями клуба. Порой у входа их встречала сама хозяйка — иначе говоря, заведующая — Мильва Гаврилова, миловидная брюнетка с черными, как антрацит, глазами, женщина во всех отношениях примечательная. Мильва была красива, как Юнона, умна, как Клеопатра, хитра, как Мария Медичи, и обладала недюжинным дипломатическим талантом Александры Коллонтай, то есть умела с ходу подобрать ключ к сердцу самого капризного и своенравного мужчины, чтобы впоследствии вертеть им как вздумается, извлекая из его благосклонности свою выгоду. Репутация «Ночной бабочки» за все пять лет ее существования на Бутырском валу ни у кого из окрестных жителей не вызывала никаких сомнений. Репутация эта была весьма скверная: «Ночная бабочка» виделась мерзким «гнездом разврата», а сама заведующая именовалась не иначе как «бандерша-крестьянка» (последнее определение, очевидно, прилипло к Мильве из-за ее тяги к длинным цветастым платьям и кружевным фартучкам а-ля эльзасская пейзанка). Но сколько бы жалоб и петиций ни посылали возмущенные ревнители нравов в префектуру и мэрию, никаких карательных действий в отношении «гнезда разврата» не предпринималось. Понятное дело! Ведь зоркие наблюдатели нередко замечали на пороге «Ночной бабочки» ответственных работников разных рангов, которые, по всей видимости, и обеспечивали «крышу» Мильве и ее «бабочкам».