Олег Алякринский - Я — вор в законе - Общак

— Ну, бывай, — поддержал своего теперешнего союзника в борьбе с Варягом Максим Кайзер и одним махом выпил рюмку до дна.

Тогда Шота не стал вдаваться в подробности своего плана, который он наверняка уже придумал. Максим понял почему. Такова была обычная манера грузинского авторитета. Он действовал тонко, как настоящий психотерапевт, вынуждая своих пациентов самим совершать поступки или делать выводы, которые ему выгодны, при этом создавая у них полную иллюзию самостоятельного выбора. Итак, Шота во время их встречи в подмосковной рощице, в их первом разговоре на эту тему, дал Максиму психологическую установку — заставить его продумать идею убийства Варяга. Теперь, в ресторане «Арык», на свет выползли конкретные детали коварного плана.

— А ты пусти на зону маляву. Подпиши своим погоня-лом. Тебя знают, тебе доверяют, тебя уважают. Так и так, мол, нужен такой-то для серьезного дела. Подходящему кандидату мы поможем без лишних хлопот покинуть зону, переправиться в Москву, а потом обеспечим всем необходимым… Но о конкретном объекте упоминать, конечно, не следует… — на всякий случай уточнил Шота.

Максим Кайзер даже привстал на стуле.

— Ты что, Шота! Ты меня совсем за идиота считаешь? Варяга же всякий уличный сопляк знает! А покажи мне такого кретина, который по собственной воле, да хоть за лимон баксов, станет в Варяга стрелять! Нет, конечно, я с тобой полностью согласен: это должен быть лох. Но лох с гонором, с амбициями, чтобы сразу четко усек задание, лишних вопросов не задавал и чтобы исполнил на сто процентов. И главное, чтобы до бабок был жаден. Вот такому если посулить сто тысяч — он родную маму пришибет.

Шота сначала согласно кивнул, но потом, помолчав, тяжело выдавил из себя:

— Вот Варяга — вряд ли. Варяга может отказаться, и у такого кишка тонка…

— Да ладно тебе. Ты уж из Варяга господа бога не делай. Он такой же смертный, как и все мы, из плоти и крови сработан. Давай лучше выпьем. Все будет пучком.

После утренней поверки и скудного завтрака Джокер вернулся в барак и завалился на свои нары во втором ярусе. Тугай, так и не сходив на завтрак, по-прежнему лежал на нарах и вроде как дремал, накрывшись одеялом с головой.

— Слышь, Тугай, — откашлявшись, позвал Жорик. — Ты спишь?

Вор шевельнулся и что-то едва буркнул.

Ты, никак, заболел? — не унимался Джокер.

Тугай слегка откинул одеяло, и Джокер увидел, что лицо у того раскраснелось и лоб покрыт испариной.

— Э, брат, да у тебя высокая температура, — сочувственно закивал головой Жорик.

— Да вроде того, — прохрипел вор. — Чой-то мне хреново.

— Может, в лазарет пойдешь?

— Да хули ему в лазарет! — раздался сзади надтреснутый громогласный голос Митяя Поспелова. — Он и здеся подохнет как миленький. И будет этому рыжему колобку земля Винни-Пухом… — Шутка завершилась мерзким ехидным хохотком.

Митяй был старожил карантинного барака, известный на Южном Урале беспредельщик, который когда-то, на заре своей карьеры, был знатным медвежатником, да спился, бросил почетную воровскую профессию и постепенно опустился на низшую ступеньку воровской иерархии, промышляя чем ни попадя — от вокзальных краж до обычного попрошайничества. В карантине он сидел уже шестой месяц, потому что ему дали пятак за групповой разбой, а потом адвокаты добились пересмотра приговора, дело отослали на доследование, и он затор-чал тут до Окончательного решения. Митяй не то что пользовался большим авторитетом среди зеков, но его побаивались за силу, непредсказуемость, крутой нрав, но самое главное — за мерзкий, неуправляемый характер и злопамятность. На ровном месте Митяй мог вдруг вспылить и затеять драку, которая обычно кончалась жестокой поножовщиной: Митяй непременно выуживал из складок своей длинной, до колен, рубахи заточку и без Долгих размышлений пырял противников в живот…

Джокеру выходки Митяя давно не нравились. Вот и сейчас ему не понравилось, как он разговаривает со своим сокамерником. Он сполз с верхнего яруса и, ввинтив в наглеца острый взгляд, тихо произнес:

— Ты бы топал отсюда, Митяй, а?

— Не понял? — очумев от таких слов, Митяй развернулся к посмевшему его одернуть зеку.

— Я говорю, сгинь отсюда. И хавло свое больше не разевай, а то как бы тебе землю не запушили…

— Че? — яростно взвизгнул здоровяк, считавший себя местным паханом. Озверело глядя на обидчика и одергивая на выпирающем животе грязно-белый свитерок, он заорал во всю глотку: — Ты откуда взялся, шмакодявка? Да я тя мизинцем щас как клопа раздавлю.