Андрей Белянин - Пуля для императора

К моему неслабому удивлению, могучий купец сразу откликнулся на это имя и сменил священника на козлах. Мы – я, отец Виссарион и ещё незнакомый мне лысый чиновник – вполне себе уместились в коляске. Меня лишь попросили поднять верх на случай дождика, купец щёлкнул языком, и резвые кони бодро взяли с места лёгкой рысью.

– Ну что, сын мой, давно ли ты был на исповеди? – мягко спросил батюшка, и я правильно понял, чего от меня хотят.

– С какого момента начинать?

– А с того самого, как ты вдруг решил против воли отцовской на родину возвернуться.

– Это неправда! Отец сам вызвал меня, я получил его письмо. Он знал, что… умирает… и хотел, чтобы я был рядом. Но это долгая история.

– Так мы, благословясь, терпением душу укрепим да и послушаем, – не моргнув глазом подтвердил старый священник. – Давай, раб божий Михаил, не тяни, лепи смело всё, что знаешь. Зарабатывай отпущение грехов!

Что ж, во-первых, у меня не было особого выбора, а во-вторых, пожалуй, мне и самому требовалось выговориться. Я начал с того, что особенно хорошо помнил…

Это жаркое лето в Лондоне, грязный портовый кабак, куда Джеремия и Сэм притащили меня на выпивку, с чего всё началось и к чему привело. Человек в чёрном, с усами и в феске.

Страшный ринг на корабле, и мисс Челлендер, наводившую револьвер на разъярённых матросов, после чего мне пришлось кидать уголь в топку до самого Санкт-Петербурга.

Последние слова умирающего отца и короткая драка после его похорон, когда я уже принял браслет Цепных Псов, но ещё не знал, что стану одним из них. Первые погибшие люди, совершенно ни в чём не виноватые.

Потом встреча с генералом Воронцовым, аудиенция у царя Александра, долгая и опасная дорога на Байкал. Племя курыкан, поход со старым шаманом к Белой горе на острове Ольхон, то, что записная книжка отца помогла нам пройти все ловушки. Ну и о том, что я взял себе немного золота.

О нападении китайцев, нашем плене, смерти Матвея, его воскрешении, кровавой резне в деревеньке Малая Дыра и сумке с письмами сбежавшего немецкого агента. Потом было наше возвращение в столицу, ну и… вот, собственно, всё.

На том моменте, как мне врезали по башке в тёмном коридоре Петропавловской крепости, воспоминания обрывались. Оставалась реальность. Новая и неожиданная.

Ну кому бы я поверил, входя в камеру вечером, что уже утром буду ехать в коляске, по свежему ветерку, в компании купца, чиновника и православного священника, третьим разом вокруг старенького трактира, чей хозяин, продирая глаза, с изрядным недоумением наблюдал за нашими манёврами…

– Тр-р, – Митрофан (не знаю, как его по отчеству) остановился у ворот гостеприимного заведения. – Эгей, Петрович! Мать твою за ногу да об печку, а ну принимай дорогих гостей!

– А-а, и кто приехал?! Кто к нам пожаловал-с! – трактирщик, средневозрастной бородач, в несвежей рубахе и некогда белом фартуке, кинулся к нам навстречу чуть ли не с поцелуями. – Так, водочка уже на столе-с! Расстегай с вязигою только из печи-с! Щец подадим, курочку жареную-с, только час назад по двору бегала-с!

– Знаем-знаем, Петрович, – купец благодушно похлопал хозяина по спине. – У тя завсегда всё самое свежее, токо-токо из печи! Ещё небось и девки румяные без пряников скучают, а?

– При заведении не держу, – неуверенно перекрестился трактирщик, косясь на седого батюшку. – Но ежели прикажете-с, через пять минут будут-с!

– Греховодишь, сын мой? – отец Виссарион грозно поднял бровь, а потом подмигнул. – Стол накрой, а большего нам не надо. Пост на носу, прости Господи…

Лично я не очень разбирался во всех этих религиозных циклах. У нас в Оксфорде всё было просто, филологи, в массе своей, атеисты, как, впрочем, и большинство студентов. Ходишь на воскресную проповедь в церковь, и уже хорошо. А большинство ребят посещали церковь только ради молоденьких прихожанок, смиренно читающих молитвенники под бдительным родительским оком. Но тем не менее стреляющие глазками по сторонам.

Так что какой пост и у кого на носу, для меня это плотный лондонский туман поздним вечером где-нибудь под мостом через мутную Темзу…

Мы прошли в дом. Лошадей увёл в сторону маленький сын трактирщика. Нас же усадили за свободный стол у окна (хотя в такую рань там все четыре стола были не заняты), и Митрофан, с похвальной сноровкой, ловко наполнил четыре стопки. Как я понимаю, водка была не государственных винокурен, ну и ладно…

– Как говорится, вздрогнем?

– Не мельтеши, Митрофанушка, эдак только после третьей четвертной говорят, – батюшка чинно перекрестил водку и обвёл всё собрание торжественным взглядом: – Пригубим зелье самогонное, аки причастие, во благодарность Господу за избавление чудесное раба божьего Михаила! Аминь!