Андрей Белянин - Пуля для императора

Рядом со мной четверо незнакомых мужчин, а невдалеке большая корабельная шлюпка с двумя вёслами. Видимо, на ней меня сюда и доставили. Я обернулся: на противоположном берегу реки, в лёгкой рассветной дымке, милях в двух вверх по течению угадывались высокие шпили Санкт-Петербурга.

Все вопросы отпадали. Кто, куда, зачем, почему? Ясно лишь одно, если бы меня хотели убить, то сделали бы это уже сто раз подряд.

Мужчины молча смотрели на меня, я на них.

Возраст от пятидесяти до шестидесяти, то есть далеко не молоды. Двое плечистых усачей в морской форме, но разного чина. Один в купеческом платье, с бородой и пузом, красным лицом характерной заволжской внешности.

Последний – в простом мундирчике мелкого чиновника по поручениям, лысый, узкоплечий и, как оказалось, главный. Ну по крайней мере, заговорил он первым, и тот голос с хрипотцой принадлежал ему.

– Браслет.

– Что? – не понял я.

– Покажите браслет. Мы должны быть уверены, что это не подделка.

На меня смотрели без злобы, но с некоторой подозрительностью. Однако если эти люди знают, кто я и в курсе браслета на моём запястье, то спорить и противиться было бы очевидной глупостью. Я расстегнул запонку и задрал рукав рубашки.

Тяжёлая серебряная цепь с головой собаки блеснула под первыми лучами солнца. Лысый шагнул ко мне, взял меня за руку и, внимательно осмотрев браслет, кивнул:

– Наш.

Остальные трое облегчённо выдохнули, моряки даже заулыбались, а толстяк-купец широким жестом протянул мне ладонь.

– От, стало быть, ты каков, Михайла Строгов. Наслышаны о подвигах твоих, вьюнош, наслышаны…

– Но… кто вы, господа? Я не…

– Вам больше нечего волноваться, – лысый чиновник также закатал рукав. – Вы среди своих.

На запястье каждого из моих спасителей оказались браслеты Цепных Псов. Кажется, отец многое скрывал от меня или же просто не успел рассказать…

Орден существует, он объединяет людей разных чинов, происхождения и званий, я не одинок. Они слышали обо мне и пришли ко мне на помощь в пиковый момент, выкрав из самых страшных казематов Петропавловской крепости! Возможно ли такое?!

Хотя… Если уж даже турецкоподданный казак-ренегат смог туда заглянуть, поболтать часок до моей смерти, то возможно всё. Кстати, не забыть бы рассказать об этом добрейшему Павлу Павловичу, а то, помнится, он говаривал, что из крепости невозможно выйти.

Угу, и войти, и выйти, и снова войти-выйти у меня же получилось. Ну, пусть не своими ногами, пусть в бессознательном состоянии, но тем не менее…

– Денежки да связи решают почти всё, – буквально читая мои мысли, широко улыбнулся купец. – А что ж, господа хорошие, не отметить ли нам сие знакомство? Тут за леском лошадки стоят, как и уговорено. До ближайшего постоялого двора в единый миг домчат, залетные-е!

Лысый кивнул. Возражений не было. Моряки, однако, простились со всеми, сели в лодку и отплыли от берега.

– Служба, – пояснил мне купец. – Нашему брату не стоит особо выделяться, да и шлюпку на корабль до выстрела из пушки поднять следует. Свои-то их не сдадут, но порядок есть порядок.

– Я даже не успел пожать им руки.

– Не беда, вьюнош. Не за-ради благодарностей живём. Вам тоже редко будут говорить «спасибо», примите это как данность.

Купец и чиновник помахали отплывающей шлюпке, а потом, не теряя времени, развернулись и быстро пошли по тропинке через лес. Разумеется, я последовал за ними. Да и куда ещё мне было идти, не к Павлу Павловичу же…

Шли молча, я не знал, о чём их спросить и как завязать разговор, а эти люди, похоже, уже достаточно наговорились друг с другом. Думаю, когда мы прошли меньше мили, впереди раздалось призывное конское ржание. Купец ответил длинным переливчатым свистом.

А вскоре на глинобитной дороге показалась коляска, запряжённая двумя ухоженными гнедыми жеребцами. На облучке сидел… священник. Да-да, невысокий, но явно жилистый, седой батюшка в простой серой рясе. Волосы собраны в косицу на затылке, серебряная борода почти до пояса, а на груди позолоченный крест в мою ладонь.

– Всё по вашему плану, отец Виссарион, – коротко доложился лысый. – Позвольте представить: сын покойного капитана Николая Строгова. Живой, здоровый, и отцовский браслет при нём.

– Слава те, Господи, за сию необъятную милость, – мелко перекрестился батюшка, и я краем глаза заметил такую же серебряную цепь у него на запястье. – Однако же искушать Всевышнего медлительностью да бахвальством не станем. Поехали отсель, дети мои! Митрофанушка, прими лошадок.