Юлиан Бардин - Империя страха

— Артеша, сделай так, как просит Антон. Я чувствую, что у тебя получится веселенький репортаж.

Не сказав ни слова в ответ, журналист подошел к телефонному аппарату, стоящему на журнальном столике, и, сняв трубку, набрал чей-то номер.

Ответили ему почти сразу…

Кудряшов вернулся в здание на Лубянке, распустил группу и вошел в свой кабинет. Едва он переступил порог, как требовательно зазвонил городской телефон.

Поморщившись, как от зубной боли, Родион Семенович неторопливо приблизился к столу и долго смотрел на трезвонивший аппарат.

По-видимому, на том конце провода знали, что полковник у себя, поэтому продолжали настаивать на немедленном разговоре.

Кудряшову ничего не оставалось, как снять трубку и пробурчать в микрофон обычное:

— Слушаю, Кудряшов.

Какое-то время динамик хранил напряженное молчание, а затем разродился густым басом с властными нотками в голосе, которые были присущи лишь сильным мира сего:

— Ну как успехи, полковник?

На лице хозяина кабинета появилось подобострастное выражение, как будто собеседник мог его видеть, он даже привстал с кресла, но быстро сообразил, что это всего лишь иллюзия, и вновь опустился на прежнее место.

— Я слушаю, — требовательно повторил звонивший.

Хрипловато откашлявшись, Кудряшов вкрадчиво произнес:

— Пока нам нечем хвалиться. Мы уже подобрались к ним, но как назло помешали телевизионщики…

— Подробности меня нисколько не интересуют, — резко оборвал тираду полковника густой начальственный бас, — меня заботит лишь конечный результат, а остальное ты будешь рассказывать своим внукам, когда уйдешь на пенсию. Если, конечно, доживешь до этого, — зловеще добавил он с немалой долей иронии в голосе.

Родион Семенович почувствовал, как на спине зашевелились кучерявые волосы, а на лбу проступила липкая испарина. Собрав в кулак жалкие остатки того, что обычно называют силой воли, он торопливо пропел:

— Конечно, я все понимаю. Мы их возьмем…

Властному собеседнику было откровенно наплевать на все, что скажет Кудряшов, поэтому он в очередной раз нетерпеливо перебил:

— Я бы советовал тебе поторопиться. А кстати, что там в Успенском?

— Люди работают, — коротко, по-военному, отозвался полковник.

На несколько секунд трубка замолчала, чтобы снова прогрохотать в самое ухо Родиона Семеновича:

— Ну-ну, Надеюсь, что эти трое у тебя под пристальным наблюдением?

Подобного вопроса полковник опасался больше всего — ведь он потерял всех, кроме Дегтярева, которого вряд ли можно было рассматривать как реальную победу, скорее наоборот.

Сказать об этом — значило собственноручно обрушить на свою голову ведро помоев, но и соврать было абсолютно невозможно, поэтому Кудряшов произнес, стараясь придать голосу твердую уверенность:

— Мы их упустили, хотя уверен, что скоро найдем…

Наступившая тишина была хуже артиллерийской канонады, и хозяин кабинета просто физически ощутил жуткий, всепоглощающий страх, заползавший ледяной струйкой за воротник прилипшей к телу рубашки.

Наконец на том конце провода произнесли:

— Смотри, полковник. Если у тебя что-нибудь не сложится, то на пенсию тебя проводят вперед ногами под громкую музыку духового оркестра. И еще запомни: стоит тебе оступиться, и «хозяин» тебя навсегда вычеркнет из своей памяти. Помни об этом, пол-ков-ник, — последнее слово было сказано с подчеркнутой издевкой в голосе.

Родион Семенович продолжал прижимать к уху вспотевшую трубку, из которой раздавались заунывные короткие гудки.

Наконец он сообразил, что беседа окончена, и бережно, как хрупкую реликвию, опустил трубку на пластмассовый аппарат цвета слоновой кости.

Погасив свет, Кудряшов уселся в кресло и надолго задумался.

Со стороны могло показаться, что он просто заснул, на самом же деле хозяин кабинета размышлял над сложившейся ситуацией. И по мере того как безнадежность окутывала его сознание, полковником овладевало глухое, ни с чем не сравнимое раздражение.

Наконец Кудряшов принял решение и нажал кнопку селекторной связи.

К переговорному устройству долго никто не подходил, но в конце концов динамик отозвался, запыхавшимся голосом дежурного офицера, и Родион Семенович дал волю собственным эмоциям:

— Где ты шляешься, твою мать?! Сколько можно трезвонить! Ты офицер безопасности или драный кот, вылизывающий собственные яйца?

Дежурный офицер просто опешил от подобного обращения — ему впервые пришлось столкнуться с такими претензиями, и он в растерянности молчал, не зная, что сказать.