Сергей Зверев - Шевроны спецназа

Из-за двери казармы появился дневальный вместе с огромным светловолосым парнем в тельняшке, камуфлированных штанах и тапочках на босу ногу. Парень нетерпеливо озирался по сторонам.

– Саня! – заорал Глущенко и замахал руками. Пакеты зашуршали в опасной близости от макушки старшего лейтенанта. Минохин пригнулся и оглянулся.

– Глухой! Братишка! – завопил парень, скатился с крыльца и заключил спецназовца в объятия.

Ближе к вечеру старший лейтенант допил всю воду и передвинул столик ближе к дереву, чтобы солнце не слепило глаз. Он лениво ждал и прислушивался к гулу голосов, доносившихся из открытых окон столовой:

– Сашку Трофименко помнишь?

– Как не помню…

– Было дело, у него живот забарахлил. Наверное, воды местной напился. Ну, мается парень, поесть нормально не может, все его жалеют, а сделать ничего не могут. И, как назло, таблеток от этой болезни ни у кого нет. Заглянул к нам один парень из инженерно-саперной роты, тогда мы с ними разведку согласовывали, что ли, сейчас уже не помню. Заглянул, посмотрел и говорит Сане: «Ты, парень, кусочек тола съешь, и сразу все в норму придет. Мы сами так лечимся, в полевых условиях средство проверенное». Принес он ему вечером толовую шашку.

– Нет, не слышал об этом. И что?

– Ну, а Саня половину шашки ножом нарезал и съел с минералкой.

– Помогло?

– Еще как! Саня потом неделю от запора мучился.

Взрыв дружного хохота спугнул стайку воробьев, чирикавших на дереве.

– Я слышал, его потом на «вертушке» сбили с ребятами, когда они уже на базу шли.

– Да, было дело.

В столовой наступила тишина.

– Эх, блин, – вздохнул кто-то.

– Ну, значит, дают нам задание, – заговорил после паузы невидимый старшему лейтенанту рассказчик, – «снести» одну «бригаду» при покупке «стволов». «Снести» всех, но при этом красная «девятка» должна уйти. Ну, понятно. Какие-то там очередные игры оперов… Нам-то что… уйти так уйти… «девятка» так «девятка». Залегли мы в лесочке под горой, ждем. Приехали «гости». Мы, как положено, орем – всем лежать, оружие на землю. Ну, постреляли там немного… пара дураков решили в американских ковбоев поиграть, не получилось у них. И видим, красная «девятка» срывается с места и уносится по лесной просеке. Капитан вскакивает и орет, специально для тех, кто мордой в землю лежит: «Огонь по машине! Не давать им уйти! Огонь!»

А сам нам подмигивает, мол, делать так, как и договорились. Мы с автоматов дружно по веткам ка-ак рубанем… Все очень достоверно вышло… капитан кричит, мы стреляем… в общем, красивая легенда у «того парня» должна была получиться. Чудом вырвался из засады, и все такое.

– А! Ну, конечно! А Коля на инструктаже не был, да?

– Ну да! Он садится в позицию, поднимает винтовку и начинает стрелять по машине! «Врешь, – говорит, – не уйдешь, сволочь!» Только на пятом выстреле мы сообразили, куда он стреляет, и то лишь по направлению ствола.

– А этот опер к нам в расположение приехал, через неделю где-то, спину свою показывал. Воот такой синячище под левой лопаткой… не промахнулся тогда наш Колян, четыре пули в «девятку» положил, хорошо, что на излете. И смех, и грех. Зато «легенда» железная получилась.

– Помню. Он тогда еще барашка у местных купил, извинялся.

– Давай, Витек, за те времена. Мы-то живые остались.

– Давай!

Ближе к восьми часам на асфальтовой дорожке появилась еще одна фигура, и тоже с ручной кладью в руках. Минохин присмотрелся и удивленно покачал головой. К столику подошел заведующий вещевым складом прапорщик Тюленев. Мужик он был уже в годах, под пенсию, и честно дослуживал свой срок. В общем-то, прапорщик был «хозошником» невредным, всегда старался подобрать вещи и амуницию ребятам по размеру и никогда не выбрасывал на прилавок все подряд: «Бери, бери, ничего страшного, если не по размеру, потом с кем-нибудь поменяешься. Давай не задерживай остальных, мне еще третью роту одевать надо!»

Палыча в бригаде уважали, но на торжества за стол старались не приглашать. Нет, никаких дурных наклонностей за ним не водилось, он не расклеивался от выпитого спиртного, не проявлял буйства характера, всегда понимал, где он находится и с кем пьет, но была одна деталь, которая портила весь вечер.

Представьте себе человека, который, например, на новогоднем празднике, когда все вокруг веселятся и улыбаются, желают друг другу самого хорошего в новом году, в самый разгар веселья негромко разговаривает со стаканом водки, стоящим напротив него на столе и накрытым куском хлеба. Палыч обращался к стакану по имени, называл его Виталиком, все время чокался с ним и наотрез отказывался объяснять свою традиционную застольную привычку.