Андрей Воронин - Антимавзолей

Так нет же! Мало того, что вместо бомб и подтекающих бочек с химическим оружием в бункере обнаружились незахороненные трупы; мало того, что этот сумасшедший Гургенидзе не вызвал, как полагалось бы, милицию, а полез исследовать подземелье сам; в придачу ко всему этому, выбравшись из подземелья на свет божий с какой-то бумажкой в руке, уважаемый Георгий Луарсабович тут же, не сходя с места и даже не успев, по всей видимости, подумать, выложил архитектору все как на духу: дескать, Виктор Иванович, батоно, ты знаешь, кто там лежит? Ленин! Настоящий, клянусь! До пятьдесят четвертого года живой был, представляешь?

Как будто его об этом просили! Как будто Телятников, если бы ему было любопытно, не заглянул бы в бункер сам!

А бородатый бригадир украинских шабашников, нанятых для черновых работ, стоял буквально в пяти метрах от них и, кажется, все слышал.

Виктор Иванович мигом оценил обстановку. Когда было нужно, его мозг работал со скоростью новейшего компьютера. Продумать все возможные последствия находки Гургенидзе он, разумеется, не успел – последствия эти представлялись в виде грозно клубящихся грозовых туч неопределенных очертаний, – зато вывод, сделанный Телятниковым из услышанного, был однозначным: Виктор Иванович решительно не желал иметь со всем этим ничего общего.

Он тут же на месте объявил Георгию Луарсабовичу о своем решении. Клыков, этот лощеный английский джентльмен с глазами профессионального убийцы, поглядел на Виктора Ивановича со странной смесью презрения и зависти – похоже, увиденное в бункере его тоже не обрадовало. Это был взгляд ассенизатора, брошенный на зеваку, который стоит на краю переполненной выгребной ямы и, в отличие от него, вовсе не обязан туда нырять. Взгляд этот только укрепил Виктора Ивановича в его решении, которое, впрочем, никто и не собирался оспаривать.

"Хочешь отказаться от работы?" – после недолгого раздумья спросил Гургенидзе.

Отказ от этой работы означал потерю чертовой уймы денег – лет десять назад Виктор Иванович ради такой суммы полез бы в пекло и разогнал там всех чертей. Однако сегодня он уже достиг такого уровня достатка и благополучия, что, выбирая между деньгами и душевным покоем, смело мог себе позволить предпочесть последний. Поэтому на вопрос Георгия Луарсабовича он твердо ответил "да", а потом, чтобы хоть немного смягчить невольную резкость этого ответа, добавил: "К моему огромному сожалению".

Гургенидзе не спорил. Более того, у Виктора Ивановича сложилось вполне определенное впечатление, что предстоящее расставание с ним нисколько не огорчило олигарха, а напротив, пришлось как нельзя более кстати. Вернувшись в Москву, они официально расторгли договор; Виктор Иванович был готов ради сохранения душевного равновесия сполна выплатить предусмотренную договором неустойку, но Гургенидзе даже слышать об этом не захотел. Он по собственной инициативе раскошелился на оплату труда нанятых Виктором Ивановичем работяг, после чего вручил Телятникову энную сумму в твердой валюте, не скрывая, что платит за молчание. Отказываться от денег Виктор Иванович не стал: все, что происходит на этом свете, делается по Божьей воле, да и молчание, в конце-то концов, тоже товар, который имеет некоторую цену.

Нанятую для расчистки участка бригаду украинских шабашников пришлось рассчитать раньше оговоренного срока. Виктор Иванович подыскал им работу на строительстве какого-то магазина, и строители остались довольны всем: и полученными деньгами, и новой работой, которая, в отличие от прежней, велась чуть ли не в центре Москвы. С тех пор Виктор Иванович слышал о них всего один раз, когда к нему в бюро заехал Клыков и поинтересовался, где их можно найти. Зачем ему это понадобилось, Виктор Иванович спрашивать не стал, а просто назвал адрес. То обстоятельство, что для этого ему даже не пришлось заглядывать в записную книжку, немного огорчило Телятникова: оно означало, что неприятная история с бункером засела в его сознании гораздо крепче, чем ему хотелось бы.

В общем-то, ничего странного в этом не было: мысль о том, что где-то в подмосковном лесу стоит бетонный склеп, полный незахороненных, валяющихся как попало тел, была неприятна Виктору Ивановичу и как православному христианину, и просто как приличному, порядочному, цивилизованному человеку. Это было неприятно, даже если оставить без внимания дикое заявление Гургенидзе о том, что бункер является местом упокоения Ленина – настоящего, а не того безвестного двойника, чье тело выставлено на всеобщее обозрение в мавзолее. А если допустить, что это правда... Что ж, тогда ситуация складывалась вдвойне неприятная.