Олег Алякринский - Гастролер

— И кем же у вас Женька Калистратов служит? — тихо, врастяжечку поинтересовался Медведь.

Рогожкин замахал руками и прикрыл глазенки:

— Все, все, больше ни слова. Я тебе ничего не говорил! Идем!

Они вышли на улицу, и Рогожкин двинулся в сторону трамвайной линии.

— Может, пехом пройдемся, — предложил хмуро Медведь. — Чего по трамваям толкаться. Тут же недалеко.

— Что ты! Пешком в ЦУМ? Мороз такой! — воскликнул Рогожкин так, как будто Медведь произнес что-то кощунственное, но, заглянув ему в глаза, сразу же и согласился. Было в глазах Медведя нечто пугающее, чего раньше там энкавэдэшный опер не замечал — лютая злоба, слепыми зрачками выглянувшая из мрачной бездны адского морока. — Ну, пешком так пешком, — пробурчал Рогожкин и, поплотнее завернув шарфом шею и подняв воротник драпового пальто, крепко задумался над внезапной переменой в настроении вора. С этим лучше в друганах оставаться, подумал Андрей Андреевич с легким содроганием, потому что недругов своих он голыми руками порвет — не смотри, что с виду невысок да не крепок особливо. Видать, чем-то сильно не угодил ему Евгений Сысоич.

А Медведь размашисто шагал, вонзив взгляд в тротуар, и думал о Калистратове по кличке Копейка. Ишь как высоко взлетел босяк… Сколько ж они знались? Года три, пожалуй. Женька Копейка за время своей «перековки» на Соловках никогда ему лично дорогу не перебегал, слова дурного не сказал — ни в глаза, ни за спиной — и никакой подлянки не учинил. Но прекрасно помнил Георгий, что угадывался в Копейке какой-то затаенный изъянчик, как бы малозаметная червоточинка — а что это было: то ли его неприкрытая жадность и взрывной азарт, то ли обостренная обидчивость и хитрющая угодливость, которой он даже как-то бравировал, когда общался с признанными вожаками урок, к каковым относился Медведь, один из самых молодых волчар в соловецкой стае?..

Вот, выходит, какие загогулины жизнь выписывает… Сам не зная почему, Медведь вдруг сильно обозлился — и на себя, и на Рогожкина, и больше всего на Копейку. Ишь как дело обернулось: в СЛОНе Женька ему чуть не задницу лизал, чуть не портянки на ноги наматывал, все вился услужливой собачонкой да в рот заглядывал, а тут вона — начальником гэпэушным заделался, да еще стал поводырем и негласным покровителем знаменитого на всю уркаганскую Россию медвежатника…

И тут Медведю снова вспомнился наказ умирающего Славика Самуйлова, который лежал, истекая кровью, на холодном асфальте… Он вообще частенько Славика поминал, но все чаще по другому поводу. «Не повторяй моей ошибки, с НКВД не вздумай хороводиться» — вот какие слова тогда сказал ему верный его друг.

Пора с этим хороводом кончать, а то не миновать беды, подумал Георгий и втянул голову в воротник ароматно пахнущего овечьей шерстью короткого казанского тулупа, которым он недавно по случаю разжился на Тишинском рынке.

Когда они подходили к ЦУМу, Рогожкин ускорил шаг, через плечо буркнув, что, наверное, Медведь прав и лучше бы их тут не видели вместе и что будет его ждать на третьем этаже у двери с табличкой «Служебное помещение». Медведь, лишившись, к своей радости, малоприятного спутника, поднял глаза к козырьку крыши над тремя недавно достроенными к старому зданию этажами, где подсвеченная электричеством рекламная женщина с крепкими ногами и руками выбрасывала из короба разноцветные буковки, сложившиеся в полукруглую надпись: «Рабочий кредит». Как тогда писала газета «Правда», в ассортименте товаров центрального универмага было все — от патефонной иголки до песцового манто. Москвичи еще продолжали называть этот знаменитый магазин по старинке: «Мюр и Мерилиз» или даже проще: «…сходи в «ММ», туда, говорят, барашковые шапки завезли».

При одном взгляде на ногастую тетку в синей спецовке на рекламном щите у Медведя в голове сразу же зашевелилась дерзкая идея грабануть богатенький магазин. Он внимательным, цепким взглядом скользнул по фасаду здания, словно оценивал, как подступиться к нему. Но в это время Рогожкин сделал ему знак рукой и поторопил: видимо, не терпелось энкавэдэшнику проникнуть в закрома родины. Медведь вынужден был поторопиться, и потому он с ходу решил, что если и впрямь брать этот магазин, то надо залезать сверху, с самой крыши.

Ценные идеи у опытного вора всегда возникают после самого первого, брошенного как бы случайно взгляда на будущий объект — уж это Медведь по своему опыту знал точно. Идея — всему голова. А потом, когда идея вспыхнула и дала толчок неодолимому воровскому азарту, можно приступать к серьезной проработке операции, поиску надежных путей подхода и отхода, отбору подельников и подручных, найму транспорта и прочая, прочая…