Олег Алякринский - Гастролер

Чтобы не навлечь на своих корешей беды, Медведь старался как можно меньше бывать на людях, старался ни с кем не общаться. При случае он подбросил маляву у будки чистильщика обуви на Кузнецком, предупредив в ней самых близких своих корешей, что если встретят его на Лубянке поблизости от «большого дома», то чтоб не удивлялись и не пытались бы с ним вступить в разговор… И еще сообщал, что наклевываются несколько верных дел, в которых они могут хороший куш снять, о чем он в свое время точно скажет. Многие из его старых подельников, с кем он еще в конце двадцатых «ерошил» московских нэпманов и кто успел отсидеть за грехи да вернуться к старому ремеслу, теперь знали, что Медведя поддернула Чека, хотя мало кто понимал до конца, что же в самом деле стряслось со знаменитым авторитным медвежатником. А он, понятное дело, помалкивал. Стали московские воры поговаривать меж собой, что, мол, Герка Медведев отошел от дел, перестал «гастролить» и сидит сиднем в столице, якобы даже завязал. Правда, барыги, которые еще со времен военного коммунизма брали пропуль, то есть скупали и перепродавали краденое, знали точно, что Медведь в деле: ибо им он регулярно, раз в две-три недели, подкидывал изрядный товарец. И золотишко, и побрякушки старинные, и меховые манто с шапками европейской выделки. Эти видели, что Медведь не только не ушел на покой, но даже в последнее время развернулся на широкую ногу. Но настоящий барыга никогда никому даже туманным намеком не выдаст, откуда им такие роскошные трофеи добыты.

Ходили про Медведя и такие разговоры, будто он снюхался с «конторой», но не в том смысле, что ссучился, а задумал какую-то больно хитроумную операцию, которую без этих в одиночку не решить.

Медведю все эти слушочки, конечно, были известны, но смутные наветы его не шибко беспокоили. Он знал, что покуда чист перед урками, а оправдываться за какие-то глупые домыслы и сплетни, распускаемые за его спиной, не имел обыкновения. Самых же верных своих людей, с кем не раз вместе хаживал на дело, накануне каждого очередного своего «налета» на правительственный дом он извещал о временном отсутствии охраны, скажем, в пятом подъезде с полуночи до двух ночи. И уркаганы этой его информацией стали пользоваться себе во благо, так что, случалось, одновременно на Берсеневской совершались сразу три грабежа в одном и том же подъезде, и по Москве поползли разговоры о деятельности крайне опасной и неуловимой банды грабителей…

Обитал Медведь все там же, в районе Сретенки, где в проходных дворах и темных переулках можно всегда было скрыться в нужный момент от любой погони. Хотя никуда убегать Медведь пока не собирался, как ни осточертело ему его положение подневольного. Жаловаться на житуху, правда, пока не приходилось: НКВД обеспечивал ему прикрытие, позволяя безнаказанно заниматься своим воровским ремеслом, сытный кусок хлеба с маслом для себя и Катерины Медведь имел всегда. Но в то же время он понимал, что такая жизнь под чекистским «колпаком» ни к чему хорошему привести не может. Рано или поздно все это выплеснется наружу, и тогда добра не жди. Но думать об этой далекой перспективе Медведю пока не хотелось. Он пользовался имеющимися возможностями, а далее, думал, — как Бог пошлет.

Тридцатого декабря под самый вечер неожиданно в гости нагрянул Андрей Рогожкин — возбужденный и слегка навеселе.

— Георгий, собирайся! Сейчас поедем кое-куда! Я тебе не говорил: у меня завтра день рождения! — сразу с порога заговорил он, поставив на пол у дверей тяжело звякнувший стеклом портфель. — Ну да, под Новый год угораздило вылезти из мамки на белый свет. Жаль, на Октябрьские не поспел, так хоть под Новый год сподобился.

«И то вылез на день раньше, — подумал про себя Медведь. — Все торопишься, парень, не в свой черед пробиться — и там ты не сподобился, боюсь, и тут и не сподобишься».

В последние месяцы, особенно после трех очень успешных «выемок» в октябре, когда, как потом шепнул ему Рогожкин, добытых компрометирующих материалов хватило для разоблачения крупного заговора врагов народа, энкавэдэшный опер заметно потеплел к Медведю и даже как бы стал с ним приятельствовать. Георгий его дружбу в открытую не отвергал, но сам на откровенное сближение с лубянским фраером не нарывался.

В ноябре Рогожкин вдруг дал отбой — вылазки на Берсеньевскую прервались, и в последнее время они виделись довольно редко, а в декабре встретились только разок на специальной конспиративной квартире в районе улицы Дзержинского. Рогожкин сообщил, что операция временно приостанавливается, но скоро появятся новые адреса для «работы».