Олег Алякринский - Гастролер

— Не перехвалите, Егор Сергеевич, — сказала дама, бросившая подозрительно-благожелательный взгляд на Варяга и — мельком — на Светлану.

Как Варяг и ожидал, академик оседлал своего любимого конька — перспективы развития Общего рынка. И незаметно втянул в беседу своего ученика.

— Россию в Общий рынок никогда не пустят, — согласился Варяг с доводами Егора Сергеевича. — Даже если у нас падет советская власть и в Кремль въедет поклонник Кейнса и Генри Форда. Экономический передел мира сейчас ускоряется. Скоро вся экономика планеты будет представлять собой единое целое, но в этом едином целом разным регионам будет уготована разная роль. Думаю, помимо Африки и Среднего Востока, особо лакомый кусок представляет собой Россия. И именно поэтому ей не дадут подняться, как Малайзии или Тайваню, а будут стараться подмять под себя.

— И что же нам, новым русским и старым евреям, делать? — ехидно бросил импозантный мужчина с черными как смоль волосами, торчащими на его большой гладкой голове точно птичье гнездо. Это был всенародный любимец-певец, давнишний приятель Медведя.

— Постараться их опередить! — без тени иронии ответил Варяг и заметил, как в глазах сидящего напротив Медведя блеснули искорки довольного одобрения.

— Вот-вот, дружище! — подхватил Нестеренко с хитроватым прищуром. — Они там, на Западе, прекрасно знают, кто есть кто и что почем. К примеру, договор о создании Общего рынка был подписан в пятьдесят седьмом году, а вступил в силу только через год, и все потому, что страны-участницы долго не могли договориться о провозглашенных целях. И если Франция, ФРГ, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург в этом союзе пребывают с момента создания, то Великобритания, Дания, Ирландия вступили туда с большим опозданием. О чем это говорит?

— О главном законе жизни — о законе джунглей, который ни одна марксистско-ленинская идеология не отменит…

Варяг взял блюдо и собрался было уже положить Светлане в тарелку салат, но сзади тут же проворно подскочил официант, словно бы Варяг сделал ему выговор своим жестом. Официант заглянул в пустую Светланину тарелку, в тарелку Варяга и ловко подложил что-то из закусок… Разговор за столом увял так же внезапно, как и вспыхнул. Гости уже потеряли интерес к экономической проблематике и стали наперебой обсуждать туалеты Аллы Пугачевой.

С каждой минутой веселье в зале набирало силу. Хотя присутствие известных политиков, ученых и артистов несколько сдерживало общее стремление расслабиться, но вскоре и самые чопорные пустились весело отплясывать на танцевальном пятачке.

За спиной привидением возник Ангел — красивый и коварный как сатана. Улыбаясь, нагнулся к Варягу, а сам черным глазом, обжигая, косил на Светлану:

— Вас, Владислав Геннадьевич, хозяин требует на ковер. Просил прийти тебя одного. А чтобы твоей даме не было скучно, я, если позволишь, ее пока развлеку.

Светлана с тревогой взглянула на Варяга. Но он успокаивающе улыбнулся: все будет в порядке.

Сквозь гомонящую толпу гостей Владислав прошел в отдельный банкетный зальчик. Медведь был там один, без охраны, и встретил его стоя. Взял его под руку и провел к столу, где на подносе с легкими закусками возвышался хрустальный графин коньяка и пара рюмок.

— Знаешь, Владик, мне до смерти надоели эти приемы… Но положение обязывает. Прошли, понимаешь, времена, когда приходилось прятаться. Теперь сильные мира сего ищут возможности к нам, законным ворам, прислониться, припасть, так сказать, к ручке…

Говоря, он бледными худыми пальцами взял графин, разлил коньяк по рюмкам и продолжал, сменив тон:

— Все это приводит к тому, что если теперь нам начать почивать на лаврах, то эти же самые люди, что сейчас жрут и пьют за мой счет, накинуться на нас как стая шакалов. Нам нужно энергично действовать, нам нужно начинать новое наступление. Егор считает: пора разворачивать дела в Западной Европе.

Темные зрачки, как два копья, уперлись в лицо Варяга и тут же скользнули вниз. Медведь вздохнул и заговорил совсем о другом.

— Хочу тебе признаться, иногда мне жаль, что кое-что понял слишком поздно. Нет, нет, — словно испугался Медведь того, что будет неправильно понят, — жизнью я доволен и, если бы пришлось выбирать снова, другой бы не захотел. Мне только неприятно, что некоторые вещи я понял тогда, когда ничего изменить нельзя. Я понял это сегодня, когда смотрел на вас — тебя и твою Светлану, идущих ко мне через зал…