Михаил Рогожин - Новые русские

Элеонора мечется по комнатам. Нигде не останавливается.

— Что-то надо делать, что-то надо делать, — повторяет она. Хватается за стулья, безделушки, косметику. Все валится из рук. Сумерки сокращают пространство. Элеонора все чаще останавливается возле портрета Ласкарата. Сама не выдерживает напряжения, с которым всматривается в его сгущающиеся в темноте черты. Дрожащей рукой зажигает свечи в старинных бронзовых подсвечниках, стоящих на «Блютнере». Лицо Василия освещается снизу неярким колышущимся дьявольским светом. Элеонора спускается на колени, протягивает руки к портрету и истошно кричит:

— Василий, возьми меня, возьми… я презираю их… возьми…

То ли от крика, то ли от колебания воздуха картина срывается с гвоздя и, скользнув по клавишам раскрытого пианино, падает на Элеонору. Массивная деревянная рама острым углом ударяет ее в лоб. Кожа лопается, из рваной ранки течет кровь. Элеонора теряет сознание… Стон басовых нот замирает вместе с ее криком.

Когда она приходит в себя, свечи догорают. Рама валяется рядом, но вместо портрета в ней зияет пустота. Элеонора долго не встает… Ползает на четвереньках вокруг пустой рамы. И вдруг вспоминает, что этот портрет Василий давно хотел отдать в ВТО, чтобы его повесили в гостиной на пятом этаже. Она была против. Значит, он, воспользовавшись ее отключкой, забрал и подарил ВТО. Обрадованная своей догадкой, Элеонора, держась за пианино, встает, послюнив пальцы, гасит свечи и бредет в спальню одеваться. Руки сами надевают на шею, в уши, на запястья самые дорогие украшения, усыпанные бриллиантами. Впервые со времени смерти Ласкарата она примеряет свое бальное синее платье. Оно совершенно открытое, без бретелек. Лиф из синего шелка заканчивается чуть ниже талии, а дальше вниз опускается такой же синий каскад кружев, облепивших нижнюю атласную юбку. Поверх обнаженных плеч она набрасывает тонкую голубую шаль. Не попадая в рукава шубы, захлопывает дверь и спускается вниз.

На вопросительный взгляд Марты Степановны с гордостью заявляет:

— Кончился мой траур. Иду в ресторан Всероссийского театрального общества. Приду поздно. Вы уж не ложитесь спать, а то потом вас не добудишься. И заодно уж, возьмите ключи и проверьте, все ли я у себя в квартире выключила.

И выходит на Тверскую. Машины тормозят, видя ее поднятую руку. Элеонора садится в первую попавшую:

— Прямо. В ВТО.

— А где это? — спрашивает водитель.

— Вы не знаете? — поражается Элеонора. — На площади Пушкина.

— Там «Макдоналдс», — не соглашается водитель, но едет в сторону Пушкинской.

Обгоревшее здание, как гнилой рот, торчит в вечернее небо черными редкими зубами стен. Элеонора выходит из машины, переходит Тверскую и идет вдоль забора. У самою магазина «Цветы» находит неширокую, но все же подходящую дырку. Через нее попадают в ресторан посвященные. Остальные уверены, что ресторан сгорел. Цепляясь за торчащие гвозди, она пробирается на территорию разрушенного здания. Бывшие парадные двери заколочены и обшиты жестяными листами. По бетонным плитам Элеонора пробирается вдоль дома до того места, где он заканчивается овальным эркером, которым бывшие завсегдатаи пользовались как входом. Найдя окно с выбитым стеклом, Элеонора попадает внутрь. Вернее, проникает в иной мир. В тот, казалось бы, навсегда потерянный, существовавший только в ее памяти и тем не менее единственно реальный для нее. Судя по всему, она приходит под самое закрытие. Полутемный зал освещен несколькими бра. Почти на всех столах лежат перевернутые вверх ножками стулья. Но засидевшихся посетителей это не смущает. В углу за большим столом сидят и густо разговаривают, прикладывая указательные пальцы к губам, Семен Соколовский, постаревший красавец, и режиссер Бортко, постукивающий в такт разговора палкой по своей культе в черном ботинке. Роман Филиппов громовым басом спорит с барственно-снисходительным Никитой Подгорным. А в круглом зале Марис, изогнувшись в элегантной позе, демонстрируя прекрасную растяжку, кормит сидящую под столом рыжую кошку. Элеонора здоровается со всеми легким кивком головы и направляется к столу метрдотеля, за которым чинно восседает статный усатый, с энергичным взглядом Вячеслав Эдуардович, устало и терпеливо ждущий окончательного выпроваживания гостей. На пути Элеоноры возникает толстый милый человек с капустой в бороде и с умом в прищуренных глазах.

— Как лауреат Ленинской премии и как чужой на еврейской свадьбе, я вам настоятельно, моя радость, рекомендую отведать непременно «биф по-татарски». А до этого потребуйте лангустов, верьте мне — впечатляет.