Дж. Диллард - Беглец. Трюкач

Он заказал три сэндвича с омарами и две бутылки пива пожилому продавцу с лицом, изборожденным складками, похожими на прибрежные перекаты волн.

— На вынос? — спросил старик. — Или вы будете есть здесь?

Камерон посмотрел на два столика у засиженного мухами окна, выходящего на реку.

— На вынос, — сказал он. И глядя в ту сторону, он видел, что устье реки было прострочено плотинами, которые отбрасывали причудливые тени на поверхность воды. — Что вы здесь ловите? — спросил он.

— Ничего с тех пор, как они построили тут дамбу, — ответил продавец. — Теперь можно не беспокоиться, когда вытягивать сети.

Камерон думал о реке, ежедневно мчавшейся наперегонки с приливом, и поинтересовался, что она может нести в море. Он вообразил, как старик тянет свои сети и обнаруживает — ах, что же в этих сетях может быть, кроме смятой газеты, чей устаревший заголовок уже не таит в себе ни для кого никакой угрозы? В конце концов, к этому времени газета разложилась на составные части и даже война, о которой она так торжественно сообщала, казалась такой размытой и неясной, как приглушенные крики сборщика налога. Надуманный конфликт. Он и думать забыл об этом, перейдя через мост — мост, который снова станет съемочной площадкой…

Продавец отдал ему заказ, сложенный в коробку.

Камерон заплатил и направился к двери.

— Повредил себе как-то руку, — крикнул вдогонку старик.

Нахмурясь, Камерон оглянулся:

— В аварии?

— В собственных сетях, — сказал старик. — Руку и локоть. Поездом, рухнувшим в реку. Но это было много лет назад.

Камерон вышел, глубоко вздохнул и увидел Нину, улыбающуюся ему сквозь лобовое стекло.

Через пятнадцать минут, когда они пробирались по молу, перепрыгивая с одной большой глыбы гранита на другую, он обернулся, протянув ей руку, и увидел, что они прошли почти четверть мили вглубь моря.

— Довольно далеко, — сказал он.

— Мы только на полпути, — ответила она. — Идем до конца.

Камерон посмотрел на небольшой пробел между камнями и услышал, как плещется море о подмытое углубление внутри мола.

— А что, если начнется прилив?

— Мы его перегоним.

— Зачем рисковать?

— Зачем идти по лестнице, если можно упасть?

— Это не кино, — сказал он.

Она стояла на более высоком камне, плоскость которого была наклонена в противоположную от него сторону. Она перешла ближе к нему, дотронулась до его плеча, чтобы удержаться на ногах, и посмотрела снизу вверх сдержанным взглядом. — Не имеет значения, — сказала она. — Мы можем поесть и здесь.

— Нет, мы пойдем до конца, — ответил он. — Я просто разнервничался. Из-за прошлого вечера.

— Но ты ведь прав. Прилив зальет камни.

— Мы его перегоним, — сказал он с улыбкой.

Они ели около маяка, чье треугольное основание было укреплено бетоном, залитым вокруг нескольких гигантских плит на конце мола. Некоторое время он наблюдал, как она жадно накинулась на свой сэндвич с омаром; затем он начал рассматривать камень с ватерлинией, открытый отливом. Когда вода поднимется, мы пойдем назад, сказал он про себя и представил как они торопятся наперегонки с морем.

— Как здесь хорошо, — сказал он. — Далеко от всех.

— Я знаю. Поэтому я и хотела вернуться сюда.

Он подождал, не желая казаться любопытным:

— Ты была здесь раньше?

Она откусила кусок сэндвича и пожала плечами:

— Пролетала однажды. В вертолете. Волны доходили до самого мыса, пенясь в смятении. Дух захватывало.

Камерон ничего не сказал.

— Мы прилетели посмотреть, как это будет выглядеть, — продолжала она. — Он собирался использовать мол для своего фильма.

— Какого фильма?

— Того, который мы сейчас снимаем. Как вариант конца. Беглец исчезает именно отсюда ночью, но из-за прибоя его нельзя поймать. А утром здесь уже никого не будет. Только занимающийся день и море, лижущее камни.

Камерон встал на ноги.

— А что стало бы с беглецом?

Она пожала плечами.

— Это как бы повисает в воздухе, — сказала она. — Своего рода конец без конца.

Без конца… Слова вертелись у него в мозгу, вызывая в воображении водоворот, в котором он крутился, пока, выброшенный из моря и выкинутый на песок, не понял, что остался жив, несмотря на отчаяние, которое тоже вскоре прошло. Только искусство реально. Так сказал Готтшалк. Только искусство повторяет себя. Снова и снова. Бесконечно… Он забыл, что режиссер избегает концовок.

Нина смотрела на него широко открытыми спокойными глазами, и он понял, что если поцелует ее сейчас, покой все равно не будет нарушен. Всепоглощающий покой, океан, приблизившись к которому, он неизбежно погрузится в него с головой. Он колебался, как пловец перед тем, как кинуться в воду. А может быть, потому, что его взгляд снова упал на камень, напоминавший об их возвращении на берег? Не имеет значения. У них еще было время, и они были одни. Но были ли они одни на самом деле на краю этого мола, который с таким же успехом, как и мост, мог оказаться съемочной площадкой? Мысль билась о его мозг, как волна о скалу, и вдруг гранитные глыбы показались ему бутафорскими, сделанными из картона — хрупкий реквизит, приобретающий солидность, только когда свет пройдет через полоску целлулоидной пленки.