Дж. Диллард - Беглец. Трюкач

— Только не ему, — сказал он нежно, — а его затруднительному положению.

— Никакой разницы, — ответила она. — Мужчины все одинаковые. Отличаются только тела и лица.

— Говори громче, Нина, — позвал Джордан. — Я тебя не слышу.

— Я сказала, что тебе всегда удается меня развлечь всякими мальчишескими выходками. Очаровашка.

Актер засиял:

— Нина, пойдем пообедаем.

— Я должна оставаться доброй? — прошептала она.

— А что ты теряешь? — ответил Камерон.

— Обед вместе с тобой.

— Будь жестокой, — сказал он.

Она тихо засмеялась смехом победительницы и, перегнувшись через перила, нежно улыбнулась Джордану:

— Слишком поздно, дорогой. Я уже приглашена на обед сегодня.

— Им? — воскликнул актер, уставясь на Камерона.

— Им, — ответила она.

— Моим дублером, — сказал Джордан с гримасой, постепенно превратившейся в усмешку. — Моим собственным дублером.

Во всяком случае, он постарается не ударить в грязь лицом, решил Камерон.

— Я буду вести себя соответственно, — сообщил он вслух с шутливой торжественностью.

— Вот этого я и боюсь, — ответил Джордан. — Будь осторожна, Нина.

— Буду. Я отнесусь к нему, как будто он твое второе «я».

— Тогда не доверяй ему.

Ни на секунду.

Актер помахал им рукой и отвернулся. Камерон наблюдал, как он, стараясь выглядеть безразличным, повалился на песок. Телевизионный ковбой, подумал он, скрывается под маской добродушия и развязности.

— Итак, все мужчины одинаковы, — сказал он. — Дураки дублируют друг друга.

— Не преувеличивай, — ответила она. — Возможно, мужское братство не такое уж прочное* как я думала.

— Оно может быть хрупким, — заметил Камерон сухо. — Потому что солидарность бьется.

Она смерила его холодным оценивающим взглядом.

— В тебе затаилась безжалостность.

— Только чтобы защититься, — сказал он.

— Запомни, защищаясь, нельзя ни победить, ни потерять.

— Ты одобряешь постоянные связи?

— Лучшие связи всегда постоянные, — ответила она. — Противники, дерущиеся на дуэли для удовольствия.

Ее белый, с. откидывающимся верхам автомобиль стоял на улице за мотелем. Она предложила, чтобы за руль сел он, и, держа дверь, пока она усаживалась, он думал, что чары, под действие которых он попал, разрушились. Вдруг сразу все показалось практичным и реальным. Он сел за руль и, следуя ее указаниям, поехал, по дороге, проложенной, параллельно берегу.

— Прямо и до конца, — оказала она ему, — Пока не упрешься в реку.

Глядя по сторонам, он увидел, что она. откинула голову и подставила лицо ветру. Да, неожиданно она предстала, перед его глазами слишком земной, просто женщиной, едущей в открытой, машине летом. В этом настроении он с головой ушел, в свой собственный фильм, где лобовое стекло перед ним стало экраном, на котором он, увидел ее как бы в серии коротких обратных кадров. Теперь, словно через глазок камеры, он видел перед собой чертово колесо, отраженное в ее очках, ее лицо, оцепеневшее от ужаса при виде сломанной доски от серфинга; ее полуобнаженное тело в объятиях Джордана и, наконец, сладострастный танец, в котором, вскидывая свои рыжеватые локоны, она с насмешливой грациозностью снимает с себя одежду и озорно бросает ее в объектив камеры да Фэ. Вдруг он увидел песчаные дюны, окружившие его со всех сторон, и, потеряв ориентировку, не понимая, где он, как человек, только что вышедший из кинотеатра на яркий дневной свет, замотал головой.

— Я хочу, чтобы ты села за руль, — сказал он.

— Я ужасно плохо вожу машину.

— Ты? — засмеялась она. — Трюкач?

— То-то и беда. Я не каждый день останавливаюсь перед реками. Обычно я переезжаю через мосты, пролетаю над отвесными скалами и перед поездами.

Она снова засмеялась.

— Зачем делать людям больно, — продолжал он, — когда бьешь для видимости? Или спускаться вниз, когда ты можешь упасть?

Они доехали до конца дороги, где ряд обветшалых коттеджей и покосившихся хибар образовывали баррикаду вдоль берега реки. Здесь он остановился у придорожной закусочной под вывеской ЖАРЕНЫЕ МОЛЛЮСКИ. По одну сторону закусочной покосившаяся веранда, переходящая в развалины, вела по сваям над водой к маленькому причалу, уставленному корзинами с омарами. По другую— огромный мол, направляющий русло реки в море.

— Это здесь?

Она сдержанно кивнула:

— Они здесь делают чудные сэндвичи с омарами.

— Сколько ты съешь?

— Два, пожалуйста.

Он еще посидел за рулем, глядя на реку. Расслабься, сказал он себе, это всего-навсего река. Разве они все не похожи, эти угрюмые, связанные приливами и отливами, реки? Старые холодильники, пружинные кровати, резиновые покрышки — что еще, включая древние автомобили, не нашло там случайно своего последнего прибежища? А что касается данного автомобиля, существует ли он где-нибудь, кроме как на пленке, которую бесконечно кромсает режиссер? Да, Готтшалк прав. Какая разница? Что есть реальность? И кто сможет отличить автомобиль, сброшенный в реку, от монтажных изысков режиссера?