Олег Алякринский - Охота вслепую

Заканчивался третий месяц пребывания Сержанта в лагере в глухих тульских лесах. Близился к завершению и срок его контракта с Варягом. События той печально памятной ночи, когда Сержант подстрелил дезертира Шамана, почти выветрились из памяти курсантов. Во всяком случае, если поначалу кое-кто из самых горластых и пытался втихаря высказывать недовольство крутой мерой наказания беглеца, то в последние три-четыре недели никто уже об этом не вспоминал: наверное, тяготы лагерной жизни просто не позволяли парням расслабляться и замусоривать мозги лишними мыслями. Да и нагрузку инструктор им с каждой неделей увеличивал — тут не побазаришь.

За три месяца, что Сержант провел в тренировочном лагере под Тулой, он сильно утомился. По вечерам Сержант стал остро чувствовать усталость. Не то чтобы его физически выматывала работа, нет, — скорее, он ощущал душевную усталость, внутреннюю опустошенность, граничащую с чувством безысходности и тоски. За последние пятнадцать лет подобное с ним случалось не раз. Как-то в Штатах ему стало до того тошно, что он даже обратился к психиатру, и услышал от дипломированного специалиста то, о чем и сам догадывался и за что не стоило выкладывать сто семьдесят баксов: депрессия. Тот психиатр поинтересовался, что за профессия у его пациента. Сержант ответил: игра на бирже — этот род занятий давно уже был его легендой для любопытствующих обывателей или для таких вот бытовых случаев. Психиатр даже подпрыгнул от волнения: о, так ведь тогда, затараторил он, причина вашей периодической депрессии ясна как день. В мире, продолжал говорун-психиатр, есть три-четыре опаснейших для душевного здоровья профессии. Биржевой спекулянт — вторая по степени опасности. А первая? — поинтересовался тогда Сержант. Психиатр посерьезнел и, помолчав, ответил: наемный убийца. Степан про себя усмехнулся: вот оно как! И спросил: а как избавиться от депрессии?

Как избавиться? Резко сменить обстановку, род занятий, круг общения…

Но здесь, в замкнутом мирке лесного лагеря, огороженном со всех сторон бетонным забором, как сменишь круг общения и род занятий? Чтобы справиться с болезнью, Сержант стал искать выход: когда ему становилось совсем невмоготу, он раздавал курсантам спецзадания, а сам уходил в чащу побродить. Вот и сегодня желание бросить все пришло неожиданно. Оставив Сизого за старшего по лагерю, Сержант углубился в лес, прихватив, за неимением грибной корзины, холщовую сумку.

Оставшись один на один с немыми деревьями, он вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что за долгие годы своей эмиграции ни разу не занимался таким с детства привычным занятием, как собирание грибов.

Начало августа было жарким, но дождливым. Буквально вчера прошли обильные грозовые дожди, и грибов в этом потаенном среднерусском оазисе, судя по всему, было навалом. Его сумка быстро наполнялась подосиновиками и подберезовиками. Попадались и белые, но редко. Как обычно, самыми заметными были мухоморы — огромные, на высоких ножках, с яркими красными шляпками, усеянными белыми крапинками. Под стать им были и поганки — эти тоже не прятались, как съедобные грибы, а вызывающе торчали из травы. Сержант неожиданно увлекся. Он никогда не был особым любителем такого вида отдыха, предпочитая тихой охоте настоящую.

Он медленно двигался по нехоженым зарослям, выбирался на укромные полянки, где находил целые грибные россыпи. Умиротворяющая прелесть этого ленивого занятия увлекла его чрезвычайно. Тем не менее ноги сами вели туда, где он не мог бы стать заметной мишенью для невидимого убийцы. Сержант был профессионалом, а его кровавая и смертельно опасная профессия требовала быть постоянно начеку, постоянно ожидать предательского удара в спину, и потому его слух, зрение, обоняние и осязание давно достигли предельного — звериного совершенства, какое природа даровала лишь первобытным охотникам, и это охотничье — или звериное — чутье до сих пор помогало ему избежать встречи со смертью.

Продолжая методично заглядывать под нижние ветки берез и осин, Сержант невольно стал думать о странностях своей профессии. Он подумал, что, выработав за долгие годы привычку постоянно менять местожительство и умение растворяться в толпе, выглядеть неприметным серым человеком в массе пешеходов любого города мира, он одновременно обрек себя на вечное одиночество, потому что незаметность, ставшая его второй натурой, и вечная неприкаянность не позволяли ему сблизиться с кем-то, довериться кому-то, мужчине или женщине, приобрести надежных друзей, обзавестись домом — теплым устным убежищем, где бы его неизменно ждал покой и отдохновение. Покой… Вот чего он желал больше всего в последние годы — покоя, возможности хотя бы на какое-то время отрешиться от смертельного риска и опасных сюрпризов, поджидавших его на каждом шагу. Сержант поймал себя на ощущении, что даже здесь, в этой глухомани, он не в состоянии забыть о потенциальной опасности. Эта привычка всегда быть начеку уже стала инстинктом. Потому что ничего другого, как выслеживать и убивать добычу, он не умеет.