Олег Алякринский - Клятва на верность

Сержант присел над трупом и тронул кончиком пальца еще не застывшую лужицу крови. Мужика убили совсем недавно: полчаса — минут сорок назад. Ему вспомнилось описание Чижевского — это был один из двух киллеров, расстрелявший из гранатомета джип Владислава Игнатова. И умер он не от ран, а от контрольного выстрела в затылок…

Степан порылся в карманах у убитого, но ничего не нашел, кроме полностью использованного проездного билета на десять поездок в метро и потертой записной книжки… Это была удачная находка. Степан раскрыл книжку, пролистал наугад и сразу наткнулся на заинтересовавшую его запись: Леня К. 996 7887. Его как током ударило: ему был знаком номер телефона! У Степана Юрьева была исключительная память на числа и номера. И эти семь цифр он помнил очень хорошо.

Это был мобильный Леньки Кравцова — парня, которого он пять лет назад готовил для работы на Сицилии и с которым после долгой разлуки встретился случайно в Москве пол-года назад — вот тогда-то Ленька и дал ему номер своего мобильного. Этот номер…

Начальником оперчасти экспериментальной колонии был майор Павел Сергеевич Степанов. Сам бывший спецназовец, прошедший Афганистан, он был мастером рукопашного боя, и именно он, за десять лет до того, как подобная мысль пришла в голову очередному главе МВД СССР Бакатину, предложил начальству совместить приятное с полезным: использовать самых активных блатарей в натаскивании спецназовцев. Так и возникла в 1977 году невиданная в стране экспериментальная колония с неслыханным официальным названием «Дикие гуси».

Вечером, накануне прибытия новой партии заключенных, Степанов сидел дома на кухне и ждал ужина. Дочка Ниночка сидела у него на колене и требовала, чтобы он ее качал. Степанов послушно исполнил просьбу дочурки, но думал о своем. Подошла жена с тарелкой дымящейся яичницы, поставила перед ним.

— О чем задумался, Паша?

— Да так, дела, — встрепенулся он.

Раздался звонок телефона. Звонил начальник колонии полковник Рухадзе.

— Я тут дела наших завтрашних гусей читаю, Ты уже видел их?

— Проглядел, Георгий Ираклиевич, — ответил Степанов. И зная, что именно интересует начальника колонии, продолжал: — Честно говоря, так себе контингент. Есть вроде парочка перспективных… не знаю.

— А ну-ка назови. Посмотрим, совпадает ли наше мнение?

— Ну если навскидку… Першин, кличка Пешка, Степан Силаев, кличка Силыч. И конечно… Смуров. Варяг.

— Ага! — словно обрадовался Рухадзе. — А я все жду, назовешь ли?

— Да, этот из молодых, но ранний. Еще тот хлопец! Проходил по нескольким дерзким ограблениям, но доказать его непосредственное участие так и не удалось ни разу. Умно действовал, все дела готовил сам, все просчитывал наперед, но непосредственную работу исполняли в основном его люди, он только руководил, так сказать…

— Как маршал Жуков штурмом Берлина? — усмехнулся Рухадзе.

— Что-то в этом роде. А ведь молодой еще, почти сопляк — двадцать один год. Но, судя по личному делу, уже полноценный мужик, с авторитетом. И крепкий. Между прочим, как попал в «малолетку», был там чуть не самым низкорослым, а потом за три года вымахал на двадцать сантиметров! Нам как раз такие волки и нужны будут. Конечно, отрицала во всем.

— Ладно, подождем до завтра.

Назавтра прибыли.

Привезли заключенных на двух автозаках, выгрузили и поставили у стены руки за спину. Небо заволокло хмурыми осенними тучами, сосны за оградой глухо шумели, и снизу казалось, что их слепые ветки машут им вслед. Высоко и молча — шух-шух-шух — пролетели две вороны, одна чуть отстав от другой. Вот и все, что запечатлелось в памяти в тот первый день.

Колония была тюремного типа, так называемая «крытая». Новоприбывших разместили в камерах, никакой связи со старожилами, то есть с теми, кто прибыл до них, не было. Все были напряжены, все ждали худшего. Но потянулись один за другим дни-близнецы: три раза баланда, чай, сахар, хлеб — интервалы для сна, для еды, для ожидания.

Однажды все прояснилось; как обычно, открылась под вечер дверь, но вместо ужина был предложен кошмар: влетели в масках, в камуфляже, с дубинками резиновыми и проволочными, вырывающими куски кожи — крики, боевые вопли, ужас!.. Лишь когда последний упал без памяти, палачи удалились.

О врачебной помощи речи идти не могло. Кто приходил в себя раньше, помогал очнуться другим. Металлический лязг вновь открываемой двери мог вызвать только панику…

Вошел местный кум, налитый вольной жратвой майор Степанов. За ним ввалились автоматчики, подстраховывали. Хотя кум, видимо, не нуждался в защите.