Альберт Байкалов - Час последнего патрона

— Но почему?

— Разве у тебя не забрали документы? — спросил Шамиль.

— Нет, — сказал Доку и замотал головой. — Я их спрятал в надежном месте.

— Все равно без разрешения Осамы нельзя, — стоял на своем Вахид. — Если тебя хватятся, то и нам несдобровать.

— Здесь совсем рядом граница. Машина есть…

— Я сказал нет! — взорвался Вахид.

Неожиданно Доку переменился в лице и заявил:

— В городе ищут людей, которые ночью убили в лазарете нашего брата и похитили человека.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Вахид.

— Я знаю, чьих рук это дело.

— Ты сам помогал нам предать его земле, — напомнил Вахид. — Неужели решил, что тебе сойдет?

— Еще ответишь за то, что оставил ночью пост без машины и пулемета, — добавил Шамиль.

— На кладбище нашли убитого моджахеда, — не унимался Доку, однако уже без прежнего задора. — Я его узнал. Он был с вами.

— Ты решил шантажировать нас? — напрямую спросил Вахид.

— Понимай как знаешь, — сквозь зубы процедил Доку.

— Это недостойно чеченца.

— А разве достойно поступать так, как вы?

— Хорошо. — Вахид сделал вид, будто сдался. — Только как ты это себе представляешь?

— Я уже все продумал… — начал Доку, вдруг напрягся и замер с открытым ртом.

Вахид придержал его левой рукой и с силой потянул нож на себя. Так мало кто умел убивать. Острие прошло через солнечное сплетение снизу вверх и слегка под углом в сторону левого плеча, проткнуло диафрагму, легкое и вонзилось в самое сердце.

Шамиль уже шагнул к машине, заслонив шантажиста, повисшего на руках Вахида.

— Брат, послушай, — обратился он к бородачу, сидевшему за рулем, и направил ему в лоб пистолет. — Выходи!

Тот округлил глаза и толкнул дверцу.

— Что с Доку?

Шамиль коротким ударом в темя отключил боевика и подхватил его под руки, когда тот повалился из машины.

— Хорошее Доку выбрал место для разговора, — сказал Вахид. — Главное — безлюдное.

Во дворе школы их тут же окружили боевики-чеченцы.

Все наперебой стали расспрашивать о дне отъезда и поздравлять. Кто-то просил передать письмо.

— Мне нужен Сиражин, — твердил Вахид, продираясь через толпу.

— Вот ваши документы. — Сиражин бросил на стол паспорта и стал закрывать железный ящик. — Деньги получите позже.

— Среди нас появился паршивый баран, — сказал ему Вахид.

— О чем ты? — насторожился боевик.

— На улице к нам пристал один земляк. Доку его имя. Глупец требовал взять его с собой, хотя Осама дал разрешение только мне и Шамилю. Когда я ответил отказом, он стал угрожать.

— Как это? — спросил Сиражин и нахмурил брови.

— Он сказал, что обвинит нас в нападении на лазарет и похищении оттуда какого-то трупа.

— Почему он решил так сделать?

— Не исключено, что он сам замешан в этом деле и знает, где труп.

— Странно, — пробормотал Сиражин. — Ночью действительно был какой-то шум. И что дальше?

— Мы убили шантажистов, — признался Вахид, уверенный в том, что боевики все равно узнают, кто это сделал.

— Что теперь будем делать? — охрипшим голосом спросил Гниляк.

Он сидел на куче прошлогодних веток и трясся от холода.

— Я буду молиться! — заявил Берса, посмотрел на восток, начавший сереть, и встал. — А вы — не знаю.

Всю ночь они шли и лишь под утро стали искать место для отдыха. Берса был в отчаянии. Чувство голода притупилось, однако его сменила боль в желудке и слабость в ногах. Голова кружилась. Но это было ничто по сравнению с тем, что ждало всех дальше. Если Портос не убит, а ранен, то с рассветом ополченцы организуют преследование, поскольку молчать он не будет.

С одной стороны, такое положение дел было только на руку Берсе. Ведь теперь использование подвижной огневой точки стало рискованным, если не сказать невозможным. Но ведь и ополченцы это тоже поймут. Они придут к выводу, что группа попытается вернуться на свою территорию, и наверняка в разы увеличат численность своих патрулей и секретов на этом участке. Берса не понаслышке знал, как ловят провокаторов. Одному еще пройти можно, но четверых наверняка обнаружат.

Берса помолился, некоторое время сидел, собираясь с мыслями, потом медленно поднялся.

— Ну и что тебе сказал твой бог? — зло спросил Гниляк, когда Берса вернулся.

— Закрой свой поганый рот и не смей так больше говорить! — выпалил Берса, удивленный тем, как распоясался этот недоумок.

— Все, я больше не могу, — простонал Мосляк, вставая с рюкзака.