О своем проводнике Шапкин не сказал ни слова, заявив, что они со Свиридовым путешествовали вдвоем на плоту. Плот, разумеется, перевернулся, все пожитки и оружие утонули, и два дня спустя безоружного Свиридова задрала медведица, защищавшая своих детенышей. Их палатка, обнаруженная во время поисков тела, косвенно подтверждала его рассказ, так что его обозвали идиотом, выдали ему билет до Красноярска и посадили в поезд.
Спустя неделю он вернулся, никем не замеченный, пробрался к тому самому мосту и забрал спрятанный под одной из свай слиток.
Еще неделю он потратил на осторожные расспросы и прощупывание почвы: опыта в таких делах у него не было, а действовать следовало наверняка.
Будь это не девяносто первый год, а девяносто девятый, он уже на третий день своих расспросов очутился бы на даче у какого-нибудь пахана с утюгом на брюхе и пистолетом у виска, но времена были другие, и он в конце недели вышел на Михаила Ивановича Мороза.
Михаила Ивановича Мороза на самом деле звали Мордехаем Исаевичем Морзоном, о чем свидетельствовали его породистый, с характерной горбинкой нос, похожие на спелые маслины печальные глаза в густой сетке морщин и мелкие, жесткие, как стальная проволока, совершенно седые кудряшки, нимбом окружавшие загорелую лысину. Было совершенно непонятно, за каким дьяволом понадобилось ему при такой внешности менять имя, фамилию и запись в графе «национальность». Подполковник Самарин, водивший с Михаилом Ивановичем давнее и довольно тесное знакомство, полагал, что это была всего-навсего дань моде, а сам Мордехай Исаевич в ответ на расспросы только пожимал острыми плечами и ссылался на родителей, по серости своей полагавших, что национальная гордость для еврея является непозволительной и весьма опасной роскошью.
Часть истории золотых слитков, связанная с Мордехаем Исаевичем, была известна подполковнику Самарину гораздо лучше, чем Николаю Шапкину.
Мордехай Исаевич всю жизнь проработал в ювелирной мастерской, принадлежавшей некогда его деду. Это было своего рода чудо: заведение Рувима Морзона пережило все войны и революции, не трансформировавшись ни в столовую, ни в склад скобяных изделий и даже ни разу на протяжении всей истории СССР не сменив своего адреса. Конечно, сразу же после НЭПа оно перешло в собственность государства, но прежний хозяин каким-то чудом сохранил за собой рабочее место, которое передал впоследствии сыну, а сын, Исай Рувимович, – Мордехаю Исаевичу, который в девяносто первом году как-то незаметно снова сделался владельцем семейного предприятия.
Владлен Михайлович Самарин познакомился с этим колоритным старцем лет за пять до описываемых событий при самых банальных обстоятельствах: Мордехай Исаевич засыпался на незаконной скупке золота, которое вдобавок оказалось ворованным. Ему светил приличный срок, хотя невооруженным глазом было видно, что старик просто попал как кур в ощип: все ювелиры скупают золотишко, а Морзону просто не повезло.
Владлен Михайлович, ходивший тогда в чине майора, быстро прикинул, что к чему, и в течение двадцати минут расписывал Мордехаю Исаевичу все прелести жизни в ИТК, не скупясь при этом на яркие краски и смелые сравнения. На исходе двадцатой минуты Мордехай Исаевич тяжело вздохнул и сказал:
– Ша, гражданин майор. Старый Морзон все понял, и он согласен на ваши условия.
– На какие такие условия? – сделал невинные глаза майор Самарин.
– На ваши. У вас таки есть условия, иначе вы не стали бы заливаться соловьем перед старым Морзоном. Так я слушаю вас, чтоб вы так жили.
Майор Самарин хмыкнул и изложил свои условия.
Условия были безоговорочно приняты, старый Морзон вместо камеры отправился к себе домой, а Владлен Михайлович заполучил довольно ценного и добросовестного, как выяснилось впоследствии, агента и консультанта.
Пять лет спустя Владлен Михайлович убедился, что заключенная со старым Морзоном сделка была самым удачным и дальновидным поступком в его жизни.
Это случилось сразу после путча, а если уж быть точным, то прямо во время оного. Морзон позвонил Самарину на работу, и Владлен Михайлович, не разобравшись, рыкнул на старого дурака: в стране творилось черт знает что, понять что бы то ни было не представлялось возможным, и невозможно решить, чью сторону принять в этой каше, а ювелир назойливо лез под руку с каким-то золотом дурацким, как будто у подполковника Самарина в такой ответственный момент не было дел поважнее. Лишь с большим трудом Владлен Михайлович заставил себя вникнуть в ситуацию, а вникнув, решил заняться этим делом: по самому краю его сознания проскочила какая-то не вполне осознанная мыслишка, вроде бы сулившая кое-что посущественнее полковничьего оклада, который в это смутное время находился под очень большим вопросом.
Читать дальше