Андрей Воронин - Большая игра Слепого

– Девочка моя, – зашептал он, прикладывая грязную руку к сердцу, – если не хотите, чтобы я к вам приходил, то никогда не ставьте кофе. Я хотел спать, я спал, но когда услышал запах, не выдержал…

Он схватил в руки стеклянную банку с кофейным порошком, поднес к носу и замер.

Растворимый кофе сильно не пахнет, но никогда в жизни не куривший Скуратович слышал чудесный аромат, такой чудесный, будто перед ним были свежеразмолотые зерна. Он нюхал так, как любители нюхают хороший коньяк. Дрогнуло бы и каменное сердце, а сердца Глеба и Тамары были сделаны отнюдь не из камня.

– Василий Антонович, вы присядьте, – предложила медсестра.

– Нет, я лучше постою, – проговорил Скуратович, причем таким тоном, будто объяснял, что он не может сидеть рядом с государственным флагом или в присутствии монарха.

– Вам покрепче? – спросил Сиверов, силой вырывая банку из цепких пальцев старика и опуская туда алюминиевую чайную ложку.

– Из расчета полторы ложки на сто граммов кипятка, – закатив глаза, отозвался Скуратович. – Раньше я пил крепче, но теперь сердце шалит…

Правую руку он так и держал у левой стороны груди, прислушиваясь к учащенному биению сердца.

– Я чувствую лучше, чем кардиограф. Тук, тук, – бормотал полусумасшедший старик, облизывая сухим языком потрескавшиеся от волнения губы.

Тамара налила полный стакан воды, Глеб помешал ложкой, и Скуратович, звеня железными зубами о стекло, принялся глотать кофе.

– Нектар! Амброзия, – в перерывах между глотками приговаривал он, с благодарностью глядя на Тамару и Сиверова. – Вы спасли, продлили мне жизнь, я никогда этого не забуду.

– Вы поделитесь с нами, конечно, одним из страшных секретов, одной из больших тайн? – усмехнулась Тамара, незлобно подшучивая над бывшим хранителем.

Тот внезапно сделался серьезным, отставил до половины отпитый стакан и перевел дыхание. Его правая рука, приложенная к сердцу, нервно дернулась.

– Шалит, шалит сердце.

– Вам плохо?

– Нет, это только предвестник, – губы старика дернулись. – Я… – он опустился на топчан рядом с Сиверовым и взял его за пуговицу. – Я смертен, как и вы, молодой человек, и вы. Тома. Что будет, если все мои тайны уйдут вместе со мной?

Повисла тишина. И тут старик захихикал абсолютно сумасшедшим смехом.

– Тогда они навсегда останутся тайнами, да?

«Вот же, принесла его нелегкая, – подумал Сиверов, – так бы еще минут пять поговорил с Томой, допил бы кофе и занялся делом».

Но в пуговицу на куртке Сиверова Скуратович вцепился мертвой хваткой.

– Меня держат здесь несправедливо, – зашептал Скуратович, озираясь по сторонам, особенно внимательно вглядываясь в темноту, заполнившую темный угол ниши, будто подозревал, что там кто-то прячется и подслушивает его бредни.

– Да, в тюрьме и в сумасшедшем доме всегда держат несправедливо, – подыграл ему Глеб.

– Именно! Золотые слова! – Скуратович принялся трясти Глебу руку. – В тюрьме и в сумасшедшем доме.

– Это не сумасшедший дом, – слабо запротестовала Тамара.

– А что же?

– Лечебница.

– Ax, ax, – рассмеялся мелким смехом Скуратович и принялся кланяться налево и направо. – Конечно, вы все это называете лечебницей, точно так же, как и тюремщики называют тюрьму исправительно-трудовым учреждением. От меня хотели избавиться, меня сживают со свету.

– Вот так всегда, – тихо, чтобы Скуратович ее не услышал, проговорила Тамара.

– Знаю, – кивнул ей Сиверов.

– Хотят убить, потому что мне известны тайны. Вот спросите меня, спросите, кем я работал раньше, и кем до сих пор являюсь.., тайно? Но это будет строго между нами… – Скуратович быстро, как это умеют делать только сумасшедшие, обнял за плечи Глеба и Тамару, пригнул их головы к своей, зашипел:

– Я хранитель.

– Знаю, – вставил Глеб, – великий хранитель страшных тайн.

– – Нет, я музейный хранитель.

– А что за тайны в музеях?

– Экспонаты, – выпалил старик свистящим шепотом и вновь завладел стаканом с кофе. Он допил его одним глотком, затем долго тряс над широко открытым ртом, стряхивая на язык последние капли. – Вы знаете такой город – Смоленск?

– Конечно.

– Там есть музей. А в музее хранилище. В хранилище… – Скуратович зажал рот двумя руками, будто не желал выдавать страшную тайну, а Та рвалась наружу.

Затем с усилием глотнул и выдохнул, а на вдохе продолжил, отчего его голос окончательно стал неузнаваемым и каким-то потусторонним. – А там хранятся коллекции, им цены нет. Их вывезли из Германии…