Андрей Воронин - Большая игра Слепого

– Зачем вы так? Все-таки сахар туда добавляют, – рассмеялась Тома и выдернула из розетки давно кипевший чайник. – Только кофе у меня нет, если хотите чаю, то пожалуйста.

– Нет уж, сегодня я целый день не пил кофе, это невыносимо. Подождите-ка. – Сиверов шагнул в темноту коридора, прошел по скрипучему паркету и заглянул в палату.

Голубоватый ночник, вмурованный в стену, заливал помещение мертвенным светом. Лица спящих больных казались слепленными из голубоватого фарфора. Боря Элькинд все еще лежал поверх одеяла, и его пальцы нажимали клавиши несуществующей клавиатуры.

– Эй, вундеркинд, – окликнул его Сиверов, хлопнув по плечу.

Глаза Бори моментально открылись.

– А, я и не заметил, как вы появились.

– Ты говорил, кофе у тебя есть.

– Растворимый, но хороший.

– Хорошего растворимого кофе не бывает, – буркнул Глеб. – Хороший – только в зернах. Где?

– В тумбочке, в стеклянной банке.

Заглядывая туда сегодня днем. Сиверов банки с кофе не видел, но говорить об этом, естественно, Элькинду не стал. Присел, заглянул в тумбочку. Как оказалось, банка стояла, задвинутая книжками.

– Ловко прячешь, – сказал Сиверов.

– Конечно, тут что хотите украдут. А книжками никто не заинтересуется.

– Это точно. За ними можно хоть баксы прятать.

Ты только погоди, больше не спи, скоро можешь мне понадобиться.

– Зачем? – Элькинд тут же сел на кровать, ему хотелось чем-нибудь услужить своему новому знакомому. – Как идут дела с медсестрой?

– Лучше некуда.

– Да, если уж дело дошло до кофе, то недалеко и до постели, – усмехнулся Элькинд.

– Ни черта ты не понимаешь, – похлопал его по плечу Сиверов, – мне не она нужна, а вот что, – он показал Боре ключ.

– Это от кабинета доктора Притыцкого? – тут же среагировал тот.

– Естественно. А ты откуда знаешь?

– Я к кабинету уже присматривался, до компьютера добраться хотел.

– Вот-вот. Так что не спи, ключ у меня будет.

Боря протянул было руку к ключу, но Сиверов ловко зажал его в кулаке.

– Теперь точно не уснешь.

Он быстро вышел из Палаты н вернулся к Тамаре.

Ему и впрямь невыносимо хотелось попить кофе, даже ныло под ложечкой.

– Вот, заваривайте. Можно я буду называть вас на «ты»?

– Да.

– И ты можешь мне говорить «ты».

– Нет, не получится.

– Разница в возрасте? – рассмеялся Глеб.

– Нет, другое, – качнула головой Тамара. – Есть люди намного старше меня, но когда говоришь с ними, чувствуешь: они молодые, такие же. Вы же меня просто удивляете.

– С ключом?

– Да. Сама не понимаю, почему я отдала его вам?

– Так надо, – усмехнулся Сиверов, насыпая кофе в чашки. – Тебе покрепче?

– Да, чтобы не уснуть.

Аромат свежерастворенного кофе поплыл по коридору, перебивая гнусные запахи лечебницы. Когда мужчина и девушка взяли чашки в руки, то помедлили секунду, а затем, одновременно улыбнувшись, сдвинули их, точно это были рюмки с коньяком, словно отмечали успех договоренности.

– Как-то все-таки нехорошо получилось, – вновь засомневалась Тамара.

– Главное – чувствовать, что поступаешь правильно, – успокоил ее Глеб. – Обещаю, ничего плохого не произойдет, во всяком случае, для тебя.

Старик Скуратович в своей палате уже спал, его кровать стояла рядом с дверью, которую чуть приоткрыл сквозняк. Еще во сне он принялся жадно втягивать носом воздух, уловив в нем аромат кофе. В свое время бывший хранитель Смоленского музея пил кофе литрами. Но в последние годы он мог позволить себе это удовольствие только во сне – днем ему приходилось хлебать приготовленный в психлечебнице напиток, о котором Глеб Сиверов высказался еще довольно мягко, подозревая, что его варят из тряпок, которыми вытирают столы.

Если человек очень любил свою работу, всего себя отдавал ей, а потом оставил ее не по своей воле, то мозг его временами ищет утешения во сне. Вот и сейчас Василию Антоновичу Скуратовичу снилось, что он сидит в Смоленском музее на своем рабочем месте в маленькой каморке с зарешеченным окном, выходившим на пустырь.

Он и в самом деле чувствовал себя хранителем больших тайн: ведь сюда, в Смоленск, были доставлены коллекции живописных полотен, захваченные советскими войсками в Германии. Тогда многие ценности конфисковывались без составления актов, просто так, по праву победителя, и эшелонами вывозились в Советский Союз.

Распихивали их куда придется, где находилось место.

Несколько коллекций попало и в музей, где работал хранителем Скуратович. Потом, когда прошла первая послевоенная неразбериха, когда вступили в действие международные договоры, о вывезенных ценностях старались не вспоминать. Пропали и все тут!