Андрей Воронин - Бриллиант для Слепого

— Что это такое?

— Да уж не алмаз, наверное. Таких огромных бриллиантов в природе не бывает. Какая-нибудь дурацкая подделка из стекла. Пальцы Тихона сами собой сжимались, чтобы прикрыть камень от посторонних глаз.

— Но все же... — сказал он, одергивая рукав и обнажая часы. Камень со скрежетом прошел по краю часового стекла, оставив за собой четкую бороздку, при этом сам ничуть не пострадал.

— Наверное, искусственный, — сказал Никита. — Я слыхал, что научились выращивать огромные кристаллы. Тихон сидел, задумчиво глядя на ограненный камень в своем кулаке.

— Не может быть, но есть, — сказал он.

— Ерунда.

— Мужика, однако, повинтили, — напомнил Тихон. Голуби тем временем весело растаскивали на части размокшую от воды булочку.

— Точно, не отрава, смотри, — Тихон взял тросточку и попытался дотянуться до голубей. — Им от нашего угощения даже любви захотелось.

— Не мешайте, — усмехнулся Никита.

— Нет, пусть занимаются сексом как хотят, но не где хотят. Дети все-таки в сквере гуляют. Что мне с ним теперь делать? — Тихон высоко подбросил камень и лишь в последний момент подставил руку, чтобы его поймать. — Выбросить, что ли? Хотя нет, есть он не просит, пусть полежит у меня в кармане. В любом случае нужно обратиться к специалисту. Если ты простыл, можно полечить горло и самому, но если случилось что-нибудь серьезное... — и Тихон взвесил в ладони камень. — Аппендицит сам себе не вырежешь, хотя я знавал на зоне одного придурка, бывшего медика, который попытался сам себе вырезать аппендицит. Сдох, так его и не откачали.

— Почему он сам решил себя оперировать?

— Боялся, что его зарежут.

Федор Филиппович Потапчук появился у Глеба в двенадцать минут одиннадцатого. Уже и кофе остыл, и Глеб устал ждать. По лицу Потапчука, хотя тот всячески пытался это скрыть, Глеб понял, генералу сегодня досталось. Потапчук выглядел измученным и невероятно уставшим, даже руки подрагивали.

— Чай? Кофе? — спросил Глеб. Затем махнул рукой. — Вы с машиной, Федор Филиппович?

— Да, — сказал Потапчук, тяжело опускаясь в кресло и ставя портфель.

— Вам надо выпить, вид у вас ни к черту.

— Сам знаю, — сказал генерал, — я же тебе говорил сегодня днем, старый я уже для этой работы. С раннего утра на ногах, представляешь, даже не пообедал! -

— Беречь себя надо, — произнес Глеб.

Он открыл холодильник и вынул блюдо с бутербродами, поставил его перед генералом, затем рядом с блюдом поставил две рюмки и бутылку финской водки.

— Чтобы вы до дома доехали, Федор Филиппович, а затем уснули, думаю вам надо выпить и закусить.

— Да, — сказал Потапчук и принялся тереть воспаленные глаза. — Спасибо тебе, Глеб, за помощь.

— Что вы имеете в виду, генерал?

— За Князева спасибо.

— Но по вашему лицу вижу...

— Что ты видишь по моему лицу? — генерал взял бутерброд и начал жевать.

— Бриллианта у Князева нет.

— Нет. А ты откуда знаешь?

— Догадываюсь. Не вижу радости на вашем лице. Значит, Князева взяли, а бриллианта нет.

— У тебя есть какие-нибудь предположения? — судорожно глотая холодный кусочек мяса и пытливо взглянув на Глеба, произнес генерал.

— Собственно, никаких. Сумасшедший он. Поведение сумасшедшего логически просчитать невозможно.

— Это понятно.

— Я вам, по-моему, об этом говорил.

— С сумасшедшими, сам понимаешь, работать чрезвычайно сложно.

— Если он сумасшедший, — Глеб наполнил рюмки водкой, — то тогда с ним должны работать врачи, а не ваши сотрудники, Федор Филиппович.

— Это еще почему?

— Да потому, что он больной и врачи в болезнях лучше разбираются, чем майоры, полковники и даже генералы.

— Эка, загнул! — генерал поднял рюмку, Глеб поднял свою, — А коньячком почему не угостил?

— Лучше водка, — сказал Сиверов, чокаясь с Потапчуком. Они выпили. Генерал закусил.

— Чайку крепкого можно?

— Можно, Федор Филиппович, — сказал Глеб и принялся заваривать чай.

Потапчук сидел молча, погруженный в свои мысли. Глеб с разговорами к нему не лез, понимая, что если генерал захочет что-то сказать, то скажет сам. И Потапчук, в конце концов, не выдержал:

— Меня вчера директор вызывал.

Глеб повернул голову, ожидая продолжения. Но генерал медлил, словно размышлял, стоит ли жаловаться или, может быть, обиду спрятать в себе. Затем снова заговорил.

— Устроил мне нагоняй. Причем разговаривал со мной так, словно я первый год замужем и не понимаю, что к чему в этой жизни.