Андрей Воронин - Число власти

Он чуть было не прошел мимо туалета. То есть он прошел-таки мимо, но остановился и вернулся, привлеченный характерным запахом, который ни с чем нельзя спутать. Туалет располагался за дверью, на которой не было таблички. Непонятно, мужской это туалет или женский. Писсуар здесь был, но, поскольку второго туалета поблизости не усматривалось, Мансуров решил, что это помещение предназначено для персонала и используется лицами обоего пола. Кабинка здесь была всего одна, а на входной двери изнутри обнаружился испачканный засохшей краской шпингалет, что было очень кстати. Мансуров заперся, закурил и расстегнул “молнию” своей спортивной сумки.

Переодевание не отняло много времени. Мансуров закатал брюки так высоко, как только мог, и закрепил их наверху булавками. Под брюками у него были женские колготки — плотные, непрозрачные, хотя бы отчасти скрывавшие жесткую волосню на икрах. Сверху Мансуров надел жесткий от крахмала белый халат. Затем настала очередь белокурого парика и медицинской шапочки. Мансуров поправил перед зеркалом локоны парика, приладил шапочку, немного подумал и достал из сумки патрончик с губной помадой. Помада была жирная, губы от нее сделались тяжелыми, липкими и потеряли чувствительность. Мансуров пожалел женщин, вынужденных пользоваться этой дрянью изо дня в день, взял окурок, дымившийся на краю умывальника, и сделал торопливую жадную затяжку. Фильтр сигареты покраснел, как будто его обмакнули в открытую рану. Мансуров брезгливо поморщился и выбросил бычок в писсуар.

Он снова взглянул в зеркало. Из мутноватого, забрызганного грязной водой стекла на него смотрел ряженый — белая медицинская шапочка, дурацкие искусственные локоны до плеч, впалые щеки, острый, твердо обрубленный снизу подбородок, желваки на широких скулах, испачканный красной губной помадой узкий рот и острые темные глаза за толстыми линзами очков. В общем, сразу видно, что переодетый мужик. Впрочем, в последнее время развелось столько лиц неопределенного пола...

Сойдет, решил он. Да он и не мог принять никакого другого решения, потому что запасного плана у него не было. Даже этот план он придумал не сам. Был у него когда-то знакомый, который вот таким сомнительным способом проник в палату, где лежала после родов его жена. Его, конечно, обнаружили и с позором выставили вон, но жену поцеловать он успел, и положить на край одеяла принесенный под халатом букет успел тоже.

Потом настал черед того, что Мансуров именовал своими ядовитыми зубами. По дороге сюда он заехал в аптеку и купил пять одноразовых шприцев. Вынув из сумки принесенный Жекой пузырек, он стал одну за другой надрывать упаковки и наполнять шприцы раствором. “Ширнешься неразведенным — даже приход словить не успеешь”, — вспомнилось ему предостережение соседа. Это было то, что нужно, — чтобы тот, кому Алексей сделает инъекцию, даже не успел понять, что происходит.

Четыре шприца ему удалось наполнить под завязку, пятый — примерно на две трети. Жека сорвал с него большие деньги, но зато и на товар не поскупился — если бы Мансуров брал эту отраву для себя, ее могло хватить на полгода, если не на целый год. “Пистолет бы мне”, — подумал он, но тут же отмахнулся от этой мысли, потому что сроду не держал пистолета в руках и понятия не имел, как им пользоваться. Он был невоеннообязанный — по зрению, разумеется, — и до сегодняшнего дня ни разу не пожалел о том, что воинская премудрость прошла мимо него.

Он пошарил в сумке, похлопал ладонями по карманам брюк. Таблеток не было — остались в машине, надо полагать. Мансуров ощутил растущую неуверенность в успешном исходе затеянного им предприятия, но тут же сердито одернул себя. Ему и в самом деле пора начать действовать обдуманно и осторожно, пока не стало слишком поздно. Убрать последнего человека, который мог о нем что-то рассказать, и уезжать из Москвы куда глаза глядят. Денег ему хватит до конца жизни, особенно если не швыряться ими направо и налево. Он забьется в глухой медвежий угол, поселится в бревенчатой избушке на краю леса и там, в тиши и покое, подумает, как ему быть дальше со своим великим открытием и со своей битой-перебитой, ломаной-переломанной судьбой...

Он с усилием отодвинул тугой шпингалет и осторожно выглянул в коридор. В коридоре по-прежнему было пусто, только слева, довольно далеко, шла толстенная тетка в зеленоватой униформе хирургической сестры. На ходу она покачивала широким задом и, кажется, что-то напевала. Когда она скрылась за углом, Мансуров вышел из туалета и быстро пошел в противоположном направлении, стараясь шагать как можно женственнее. У него возникло подозрение, что он вертит задом, как шлюха, но репетировать было некогда, и Мансуров решил, что сойдет и так, — в конце концов, он не собирался вступать в борьбу за титул “Мисс Вселенной”.