Андрей Воронин - Число власти

— Разумеется, — сказал Мансуров. — Какой разговор?

— Ну и ладно. Только ты бы уехал куда-нибудь, что ли. Пока то да се, пока пыль уляжется...

— Я подумаю, — сказал Мансуров. — Спасибо, Жека.

— Не за что, — сказал Жека. — Сегодня я тебе, завтра ты мне...

Он положил трубку. Мансуров нажал кнопку отбоя, приоткрыл дверцу “Опеля” и аккуратно положил телефон на асфальт с таким расчетом, чтобы, когда машина тронется, заднее колесо прошлось точно по нему. Его била мелкая нервная дрожь, руки прыгали, а в ушах почему-то все время отдавались слова Жеки: “Сегодня я, завтра ты...” Что-то странное чудилось Мансурову в этих словах, что-то, чего он не мог понять. Хотя, казалось бы, что тут было понимать? Сосед явно действовал чисто рефлекторно, набирая номер мобильного телефона Мансурова. Все было просто: если под твоего знакомого копают менты, знакомого надо предупредить. Обыкновенная мелкая услуга, вроде того, как человек придерживает дверь подъезда перед соседом, который, пыхтя и надрываясь, тащит тяжеленное кресло. Ничего особенного, простая вежливость. В то же время Мансуров сомневался, что сам он на месте Жеки поступил бы так же.

“Интересно получается, — думал он, рассеянно выковыривая из пачки сигарету и закуривая. — Что же, этот алкаш, снабжающий „колесами“ половину школьников микрорайона, на поверку оказывается в чем-то выше меня? В моральном, так сказать, плане... Сам погибай, а товарища выручай... Так, что ли? Да ерунда это, — решил он. — Обыкновенный стадный инстинкт. Если бы вся эта шушера, все эти мелкие воришки, взяточники, спекулянты, уличные торговцы наркотой не держали круговую поруку, их бы давно пересажали всех до единого. Милиционер для них — естественный враг, как кот для мышей. Мышам недосуг разбираться, зачем коту понадобилась одна из них, какие у него к ней вопросы и почему выбор кота пал именно на нее, госпожу Мышильду Двести Сорок Третью... Они просто пищат и разбегаются!”

Он выбросил недокуренную сигарету в окно, поднял стекло и включил передачу. Когда машина тронулась, Мансуров услышал, как под левым задним колесом хрустнула пластмасса.

Мансуров любил водить машину, любил замечать признаки строгого порядка в суетливом хаосе уличного движения, предугадывать маневры других водителей, между делом, не напрягаясь, просчитывать варианты и легко, играючи, выбирать оптимальную траекторию и скорость движения. Это тоже была математика, и, ведя машину по оживленной улице, Алексей обычно впадал в легкий транс: тело играло педалями и дергало рычаги, а мозг занимался обдумыванием очередной математической задачи. Сейчас этого почему-то не происходило: нервное напряжение последних дней как будто выжгло какой-то участок в его мозгу.

Он оставил свои попытки, поняв, что иначе просто не могло быть. Слишком много кровавой грязи, слишком много злобы и страха, слишком много хаоса, лжи, экспериментальных таблеток, смертей... Какая уж тут математика!

Его великое открытие обернулось против него, превратив его в затравленное животное, вынужденное убивать, чтобы не быть убитым самому. “Э, нет, приятель, — подумал он, ведя машину навстречу собирающейся грозе, — шалишь! Убивать тебя никто не намерен, ты им нужен живым — ты и твое открытие, ты и твои проклятые гениальные мозги. За тобой охотятся вовсе не для того, чтобы убить. Тебя хотят изловить как редкостное животное и посадить в клетку — быть может, даже в золотую. Чем плохо? Ни забот, ни хлопот — сиди и выдавай на гора гениальные идеи. А добрые дяди будут зарабатывать на этом бешеные деньги и заботиться о том, чтобы ты никогда и ни в чем не испытывал нужды. Еда, питье, любые развлечения — все у тебя будет, кроме права самому принимать решения. А у кого оно есть, это право? Если разобраться, ни у кого”.

Впервые ему пришло в голову, что его открытие, очень может быть, состоялось раньше времени. Мансуров не переоценивал своих возможностей: он понимал, что рано или поздно до него доберутся. Не те, так другие, не бандиты, так ФСБ, но доберутся обязательно. И что тогда? Отдать им Число Власти? Господи, да об этом подумать страшно! Что они могут натворить, завладев его открытием!

Его обдало ледяным холодом. Это был холод неизбежности, предопределенности судьбы — его, Алексея Мансурова, судьбы, отныне и навеки неразрывно связанной с судьбой его открытия. Начиная работу, он не подозревал, что затевает игру со смертью; истина, как это обычно и случается, открылась ему только тогда, когда изменить что бы то ни было уже не представлялось возможным. До сих пор он действовал, движимый только одним желанием: чтобы ему дали без помех довести работу до конца. Теперь ему вдруг стало интересно, что будет дальше. Кто и, главное, как будет использовать его открытие? Он сам? Мансуров мысленно усмехнулся. Даже при условии, что ему никто не будет мешать, на разработку этой темы уйдет вся жизнь без остатка. Это же целина, терра инкогнита! Что же получается? Отдавать Число Власти в чужие руки нельзя, а ему самому оно вроде бы и не нужно... Для чего же в таком случае он работал? Для чего все это было — воровство, двойная жизнь, работа на износ, постоянное нервное напряжение, убийства, наконец, — для чего?