Андрей Воронин - Убрать слепого

В дверь позвонили условным звонком. Глеб посмотрел в стереоскопический дверной глазок – площадка была пуста, только перед дверью стоял генерал Потапчук. Слепой впустил генерала и запер дверь.

– Кофе? – спросил он как ни в чем не бывало. – Только не садитесь у окна, из него сквозит.

Генерал посмотрел на круглое отверстие в стекле и тихо выругался сквозь зубы.

– Вот именно, – согласился Слепой. – Тот парень погиб напрасно. Если хотите, его убили вы. Ладно, это пустой разговор. Ведь у вас ко мне дело?

– Дело… – задумчиво повторил генерал, прохаживаясь по комнате, – дело… Я предлагаю тебе списание всех твоих долгов. Задание ты выполнил, теперь тебе полагается отпуск.

– Как я полагаю, бессрочный, – иронически сказал Слепой.

– Там видно будет, – пожал плечами генерал. – Единственное, в чем я уверен, это то, что тебе необходимо отдохнуть.

– Ценю вашу заботу, – сказал Слепой. – Я был бы искренне тронут, если бы не это.

И он кивком указал на пробоину в стекле, из которой сильно тянуло холодом.

– Это была страховка, – почти виновато сказал генерал. – Согласись, ты в последнее время ведешь себя непредсказуемо. Зачем, к примеру, ты убил Алавердяна?

– Я был уверен, что он – один из руководителей отряда.

– Так вот, – жестко сказал генерал, – ты ошибся. Алавердян знал об этом проекте и очень резко высказывался против его осуществления. Он даже разорвал дружеские отношения с генералом Володиным. Тебе пора сойти с дистанции, Глеб. Ты начал ошибаться и стрелять наугад.

– А кто в этом виноват? – начиная горячиться, воскликнул Слепой. – Если бы вы дали мне имена этих мерзавцев, ваш Алавердян был бы жив и здоров.

– Я не назову тебе их имен, Глеб, – сказал генерал. – Хватит смертей. Эти люди ошиблись…

– И им пора сойти с дистанции, – подхватил Слепой. – Это ваши собственные слова. Или они имеют право ошибаться, а я нет? У них руки по локоть в крови, а вы их защищаете.

– Кто дал тебе право судить? – тоже повышая голос, спросил генерал. – Ты не Робин Гуд, ты офицер ФСБ.., по крайней мере, был им. Посмотри, во что ты превратился! Ты похож на маньяка. Исчезни, Глеб, и я обещаю, что тебя не станут искать.

– А что, меня уже ищут? – спросил Слепой.

– Ищут безымянного убийцу, – с неохотой признался генерал. – О том, кто этот убийца, пока что знаю только я.

– И вы не боитесь мне об этом говорить?

– Не боюсь. Твое имя есть в моем компьютере.

Моя смерть не принесет тебе ничего, кроме неприятностей. Пока я жив, я молчу. Мертвый – могу заговорить.

– А это? – спросил Слепой, снова кивая в сторону окна.

– Это на тот случай, если мы не договоримся, – жестко сказал генерал. – Если тебя возьмет кто-то другой, мне тоже не поздоровится.

Глеб отвернулся к окну и стал смотреть, как на крыше дома напротив двое в бронежилетах упаковывают тело снайпера в блестящий пластиковый мешок на «молнии». Мешок был снабжен ручками, чтобы удобнее было его носить. Двое взяли мешок и торопливо поволокли его прочь. Третий, опасливо пригибаясь, подобрал скатившуюся к самому парапету винтовку с оптическим прицелом и поспешно покинул крышу, следом за своими товарищами нырнув в люк.

Генерал Потапчук сидел в кресле и смотрел в широкую спину Слепого, заслонявшую оконный проем.

Тягостное чувство разлуки, владевшее им с того самого момента, как было получено сообщение о срабатывании установленных в мансарде датчиков, за время разговора многократно усилилось. Слепой действительно сошел с нарезки. Генерал уже видел такое и знал: даже если он сию минуту отдаст своему агенту последнего оставшегося в живых генерала и полковника, имевших прямое отношение к деятельности спецотряда майора Сердюка, Слепой не остановится, пока его не настигнет пуля. Он будет все так же мотаться по Москве, заросший нечистой щетиной и воняющий канализацией (кстати, подумал генерал, а почему от него так несет?), и вершить суд по своему разумению, и оправдательных приговоров этот суд выносить не будет. И первый приговор будет вынесен ему, генералу ФСБ Федору Филипповичу Потапчуку, единственному человеку, который знает о Слепом все. Глядя в обтянутую кожаной курткой широкую спину, генерал печально думал о том, с какой разительной быстротой порой меняются люди под невыносимым давлением обстоятельств, и какая это все-таки хрупкая штука – человеческая психика. И пока он так сидел, его правая рука словно сама по себе медленно ползла к лацкану пальто, неторопливо забиралась в жаркую темноту под мышкой, и, наконец, пальцы плотно обхватили нагретую теплом его тела рубчатую рукоять «стечкина». Так будет лучше для всех.