Андрей Воронин - Время вспомнить все

«Если так пойдет, то мне и жизни не хватит, чтобы расставить их по местам. Хотя, с другой стороны, надо же когда-нибудь найти время и почитать. Не было его у меня раньше, а теперь, когда бросил службу, можно иногда позволить себе расслабиться», – он резко захлопнул книжку и поставил ее на полку.

В этот момент резко зазвонил телефон. Забродов глянул на идеально ровный после ремонта белый потолок, выкрашенный датской краской, и подумал, не спеша подходить к телефону:

«Если Мещеряков, то скажу ему спасибо, а если кто-нибудь другой, то тоже скажу спасибо за то, что позвонили».

Он взял трубку, нажал кнопку и не дожидаясь, пока кого-нибудь услышит в ней, проговорил:

– Спасибо за то, что позвонили, но я занят, – и тут же отключил телефон.

Как и следовало ожидать, телефон через несколько секунд вновь разразился гнусным писком.

– Андрей, ты? – спросил Забродов. – Я же тебя уже поблагодарил.

– У тебя все в порядке? – спросил Мещеряков.

– Никаких осложнений. Только что прочел японскую сказку про две луны, обезьяну и горсточку риса.

Хочешь расскажу? Очень поучительная сказка, может, тебе понадобится где-нибудь на совещании паузу закрыть.

– Забродов, пошел ты к черту! Я думал, у тебя что-нибудь серьезное случилось, помощь нужна.

– Помощь ты мне уже оказал. И еще раз спасибо за то, что мне позвонил. Я занят. Бип, бип, бил, – сказал в трубку Илларион, имитируя гудки, и услышал смех.

«Раз смеется, значит, не обиделся».

Мещеряков в это время сидел в своем строго обставленном кабинете, где не было ни одной глупой вещи, где днем с огнем невозможно сыскать сборник японских сказок – одни инструкции, кодексы, карты, папки с надписью «Секретно» и «Совершенно секретно».

А в трубке раздавался дурацкий писк: бип, бип, бип…

– А теперь, Андрюша, угадай мелодию, – и Забродов насвистел танец с саблями, причем сделал это безукоризненно, словно стоял на сцене перед полным залом.

– Хачатурян, танец с саблями, – обрадовался Мещеряков тому, что сумел блеснуть эрудицией.

Из всей классики обычно люди знают «Танец с саблями» Хачатуряна да «Танец маленьких лебедей» Чайковского, и то лишь потому, что обычно солдаты в армии ставят на него в клубе пародии.

И Мещеряков, даже не закрывая глаз, отчетливо увидел картинку, виденную им в то время, когда он служил в армии рядовым: клубная сцена, а на ней солдаты в кирзовых сапогах с голыми ногами в черных трусах и балетных пачках скачут под до боли знакомую мелодию, безбожно гремя подкованными каблуками.

Скульптор Леонид Хоботов проснулся неожиданно, и сразу же понял, уснуть больше не сможет, хотя было около четырех часов утра. Слышался перестук колес поездов, гремели составы, абсолютно не слышные днем. Близость Белорусского вокзала давала о себе знать особенно по ночам, когда город погружался в сон, когда жители дома спали. В руках Хоботова появился странный зуд, он понял, что вот сейчас начинается именно то, к чему он стремился в последние месяцы – появилось желание работать, причем неистребимое, настолько сильное, что перебивало сон, желание есть, пить.

Он быстро оделся, боясь, что это ощущение – покалывание в кончиках пальцев – исчезнет и руки станут непослушными, чужими, такими же, как у всех людей.

– Быстрее, быстрее! – шептал он сам себе.

В данный момент Хоботову было все едино, что делать. Нашелся бы дома кусок глины, он принялся бы его мять прямо здесь, не обращая внимания, ни на грязь, ни на мусор. Но глина и пластилин находились в мастерской. В квартире он лишь спал, правда, иногда оставался ночевать и в мастерской, это случалось, когда силы покидали его, когда все силы уже были отданы работе и даже добраться до дома, пройти каких-то полкилометра он не мог.

Он выскочил из подъезда, даже не почистив зубы, не попив кофе, и побежал к мастерской. Он бежал будто на пожар, в расстегнутом пальто, в сбившейся на бок шапке, шарф развевался на ветру. Он бежал по лужам, по снегу, он торопился.

«Глина меня ждет, зовет к себе, как больной зовет врача, способного его исцелить. Руки, руки просят ее податливой упругости».

Он воткнул ключ в дверь мастерской, резко повернул его. Заскочило бы что-нибудь в замке, он скорее всего сломал бы ключ. Скульптор открыл мастерскую, стал повсюду зажигать свет, сбросил пальто прямо на диван, туда же швырнул шапку, шарф, свитер, буквально сорвал с себя майку, вырвал брючный ремень. Теперь ему было абсолютно все равно, как он выглядит.