Макс Строгов - Противостояние. Армагеддон

Михаил Аронович смотрел на него серьезным взглядом мудрого человека и, чувствовалось, что говорить ему не хочется.

– Да, некоторое улучшение наблюдалось. Такое случается часто. Но стадия открытая, жизненных сил у нее недостаточно, а именно их наличие часто бывает определяющим. Мощные антибиотики, да и весь комплекс лечебных средств нужного успеха не имеют.

Он помолчал и продолжил:

– Операция будет через три дня. Ее будет делать главный хирург госпиталя. Он прекрасный хирург. Марию уже начали готовить. Так что приходите через неделю прямо ко мне. А сейчас – на выход.

10

Операция прошла в штатном режиме, как выразился главный хирург, когда они втроем сидели в кабинете Михаила Ароновича.

– И что теперь делать? – Спросил Юрий Борисович.

– Теперь будем ждать, – сказал главный хирург, крупный, заросший по самые брови черной с сединой бородой. Он был одет в зеленый халат и крутил в толстых пальцах такого же цвета шапочку.

– Вот что, юноша. Этап операции прошел успешно. “Мы уточним схему лечения, кое-что добавим, кое-что уберем”, – сказав это главный фтизиатр, замолк, будто бы вспоминал важное, поморщился и добавил, – Андрей Александрович прав, будем ждать и надеяться.

Потянулись дни волнений. Теперь Новиков, проникнув в госпиталь, не избегал Михаила Ароновича, а наоборот, подбегал и спрашивал:

– Ну как Маша?

Михаил Аронович терпеливо отвечал примерно одно и то же. Мол, все идет по плану. Изменений мало. И уходил. Теперь он перестал выгонять Юрия Борисовича из госпиталя. Это насторожило Новикова.

И, конечно, Новиков каждый день допрашивал с пристрастием начальника отделения Николая Петровича. Тот не менее терпеливо, чем главный фтизиатр, отвечал практически то же самое.

С Машей Юрий Борисович встречался реже. Она много времени была занята лечением, а иногда плохо себя чувствовала.

Когда встречались, то садились на подоконник в дальнем конце коридора, Маша брала руку Новикова и прижимала к груди или прижималась к руке щекой. Просила рассказывать. И он рассказывал про мечту о Крыме, про синее теплое море, про дальние дали, белых чаек и одиноком паруснике. Он описывал ей в мельчайших деталях маленький домик, в котором они будут жить на берегу моря, говорил, что у них будут дети. И обязательно дочь, которая будет похожа на Машу. У них будут сад, виноградник и обязательно лодка, на которой они вместе будут выходить в море.

Она зачаровано слушала, и глаза ее опять лучились, а щеки розовели. Было видно, что она зажглась их мечтой еще больше, чем Юрий Борисович, и думает об это постоянно. Вернее, живет только этой мечтой и встречами с Новиковым. Шли месяцы.

11

Так прошло еще время. Сколько, Юрий Борисович не заметил.

Однажды в госпиталь его категорически не пустили. Не пустила та смена на проходной, с которой он давно сдружился. Долго ходил Новиков вокруг большой территории. Уже собрался лезть через забор, но встретил у тыльных ворот знакомого хозяйственника. И тот ему сказал:

– Слушай, не ходи сегодня. Мария твоя… занята.

С очень неспокойным сердцем Юрий Борисович побрел в маленькую комнатку, которую уже называл домом.

Всю ночь он не спал. Среди ночи вдруг что-то ударило в сердце. К утру беспокойство увеличилось и перешло в панику. В восемь часов утра он собрался все же идти в госпиталь. И тут зазвонил колокольчиком маленький белый сотовый телефон, который он забрал у Маши. Могли звонить только из госпиталя.

Голос Николая Петровича тихий, какой-то совсем чужой, глухо звучащий, сказал:

– Юрий Борисович, приезжайте.

В голове взорвалась граната. Как тогда. Не переодеваясь и не закрыв дверь, Новиков бросился в госпиталь.

Маша умерла ночью. Врачи ничего не смогли сделать. Она просто угасла.

Михаил Аронович что-то говорил о том, что все было плохо с самого начала. Открытая запущенная стадия, слабый иммунитет, и только поддержка Новикова, и ее вера в него позволили ей пожить еще немного.

Сейчас она лежала в специальной комнате на столе, установленном посредине. Юрий Борисович стоял рядом, держа в своей руке холодную неживую руку Машеньки. У него было одно желание: посмотреть Машеньке в лучистые глаза. Но это было невозможно. Ее глаза были закрыты навсегда.

Новиков стоял рядом с Машей, сжимая ее руку и глядя в любимое спокойное лицо, вдруг понял, что он тоже умер.

Та граната все же достала его. Она убила Машу и сожгла ему душу и сердце.

В комнату к Маше зашел Вазген Галустович. Перекрестился, что-то прошептав, перекрестил Машу, взял сильной рукой Новикова за плечо и увлек за собой. В своем кабинете усадил за приставной стол, взял из серванта бутылку коньяка и пузатый бокал, налил и поставил перед Юрием Борисовичем. Долго молчал, глядя на поникшего и раскачивающегося на стуле Новикова, и сказал: