Макс Строгов - Противостояние. Армагеддон

3

На следующий день Новиков в парк не пошел. Он чувствовал, что его жизнь круто изменилась. Скудный завтрак: яичница, хлеб, молоко – прошел в молчании. Маша ела как птичка, и было видно, что она стесняется Юрия Борисовича. – Рассказывайте, Маша-Мария, – сказал он мягким, как мог, голосом. – Вы так и будете меня называть Маша-Мария? Это звучит как Мария-Магдалина, – она пыталась улыбнуться, и это ей удалось.

Какая хорошая улыбка! Трепетная, доверчивая. А глаза – огромные, лучистые. У Новикова опять, как вчера, защемило сердце. Он сидел и слушал, как она заболела туберкулезом. Но не знала о нем и не лечилась. Кашель, упадок сил, вечером температура. Иногда на платке после кашля стала показываться кровь. Болезнь прогрессировала, как показало обследование, с лечением надо было поспешить. Рекомендовали Москву. И вот она здесь. Прошла новое обследование. Сегодня нужно ехать в туберкулезную больницу, знакомиться с результатами обследования и анализов. Новикову пришла в голову аналогия с Патрицией из "Трех товарищей" Ремарка. Это произведение он очень любил, да и всё, что написал этот писатель, ему нравилось. Сравнение ошеломило его. Он даже вспотел. И пожалел, что читал эту пронзительную трагическую историю. Напрягся, сжал зубы, как перед прыжком с парашютом: – Ничего. Еще посмотрим кто кого. – Сейчас это был прежний Новиков. Сосредоточенный, сильный, уверенный в себе и опасный человек.

Помолчав, сказал Маше: – Поехали в больницу. На обратном пути зайдем в универсам "Магнит" и купим продукты. – Посмотрев в глазок входной двери, Юрий Борисович никого не увидел. Но отчетливое чувство опасности, которое никогда не подводило, появилось. Его настороженность передалась Марии. Она стояла за его спиной, нервно сжимая сумочку и тихонько покашливала. Вышли на площадку. На двери лифта жвачкой было приклеено объявление: "Лифт не работает". Кнопка вызова лифта не работала. Спустились на один пролет. И тут началось. Снизу бежали два человека с бейсбольными битами. Сверху, наверное, с четвертого этажа, спешили еще двое. Видно прятались на верхних лестницах. Один из них, который сзади, был вчерашний толстяк. Первый, который снизу, нанес удар битой. Новиков потерял целую секунду, заталкивая правой рукой Машу себе за спину и вынужденно блокируя удар левой рукой. Сильная боль пронзила предплечье, но он в последнее мгновение смягчил удар, уйдя вправо и бросив левую руку вниз, прижав левый локоть к своему боку, тут же встречным движением вперед этой же руки поверх руки противника с битой, моментально завел свою руку так, что своя левая кисть оказалась подмышкой у врага. Резкое движение вверх, вопль, хруст, сопровождающий сложный перелом, и нападающий сам летит назад, чуть ли не сбивая с ног нижнего напарника. Холодная ярость захлестнула Новикова и острая боязнь за Машу, маленькую, беспомощную. Если бы не она, то все бы обошлось нападающим малой кровью. Но это был не тот случай. Как раньше бывало в бою, время замедлилось. Выпукло проявились детали, малейшее движение врага просчитывалось автоматически. Десятилетиями тренированное тело само знало, что делать. Первого сверху бандита, замахнувшегося чем-то в газете, – наверное, металлическая труба, – отстраненно подумал Новиков, – он встретил прямым ударом ноги в низ живота. Удар, помноженный на встречное движение, был страшен. – Не жилец, – промелькнуло в голове Новикова – года два с разорванными внутренностями и в ящик. – Выскочивший из газеты обрезок водопроводной трубы, покатился по площадке и сорвался вниз между пролетами.

Второго снизу Новиков ударил ногой в лицо, выбросив с поворотом свое тело вперед, держась руками за перила. Тот, не ожидавший такого удара, полетел назад и грохнулся спиной и головой о бетонные ступеньки. – Возможен перелом позвоночника, – мелькнула мысль, – лицевые кости тоже могли не выдержать такого удара. – Повернулся к толстяку, замершему на верхнем пролете с побелевшим лицом и круглыми от ужаса глазами. – Шею тебе сломать, что ли? – тихим зловещим голосом сказал Новиков и шагнул к толстяку. Тот вдруг заплакал, затряс головой: – Дяденька, не надо! – и завыл. По его мятым штанам распространилось мокрое пятно. И пошла волна вони. – Обделался, – понял Новиков. Ему стало неудобно перед Машей. Она же увидит и поймет. Какая мерзость! – Вокруг была страшная картина. Двое выли в голос, ворочаясь на бетоне. Третий, получивший удар в лицо и грохнувшийся спиной и затылком на ступеньки, лежал без сознания на площадке второго этажа. Никто из соседей так и не вышел. Левая рука ныла, но перелома нет, слегка пощупав руку, понял Юрий Борисович. – Ты, ткнул Новиков пальцем в толстяка, – быстро уберешь сейчас своих друзей, главному скажешь, если подойдете к этой женщине, будете ей звонить или иначе беспокоить, я найду всех, главного в первую очередь, и убью. – Он повернулся к Марии. Смертельно бледное лицо, остановившиеся глаза. Она была на грани обморока. – Все, Машенька, все закончилось. Пошли быстрее. – Потянул ее за руку вниз мимо неподвижного бандита на выход на свежий воздух.