Георгий Олежанский - Шах и мат

— Мой дорогой друг! — добродушно приветствовал его немец, — мы — это есть наши привычки. Одну минуточку, Константин, — и он обратился к девушке, — очаровательная фройляйн, не будете ли вы так любезны принести старому бюргеру стаканчик теплого молока с кусочками зефира?

Девушка чувствовала себя неловко рядом с этими солидными мужчинами, и ее щеки залил яркий румянец.

— Боюсь, — неуверенно пробормотала она, — что у нас нет этого в меню.

— Милая фройляйн, — взгляд Дитриха, строгий и в то же время странно ласковый, говорил, что отказ неприемлем, — позвольте я вам объясню, как устроено у меня на родине в Германии.

— Дитрих, — вмешался Константин Сергеевич, — прошу.

— О! — воскликнул немец. — Что за страна, что за нравы!

И, обратившись к девушке, добавил:

— И все же, милая фройляйн, я ожидаю удовлетворения заказа.

— Я посмотрю, что можно сделать! — искренне пообещала девушка и быстро скрылась на кухне.

Теплое молоко с кусочками зефира принесли через минут пятнадцать после того, как менеджер приняла заказ.

Дитрих, исполненный чувства благодарности, ласково улыбнулся девушке, занявшей место у входа в кофейню, и помахал. Та, снова покраснев, помахала в ответ.

— Ты ей определенно понравился, — резюмировал Кривошеев.

Дитрих улыбнулся.

— Я и собирался ей понравиться, Константин, — ответил он, сделав глоток молока, — но я сомневаюсь, что ты позвал меня, чтобы обсуждать мою мужскую привлекательность и женщин, которые на нее откликаются.

— М-да, не за этим, хотя предпочел бы поговорить именно о них.

— Наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями, Константин.

Кривошеев поморщился.

— Ты слишком увлекся Гайдаем, Дитрих, — ответил он.

Дитрих сделал еще один глоток молока, облизнувшись от удовольствия. В такие минуты он походил на чванливого старого кота, что прожил спокойную жизнь в теплом доме под присмотром обожающей хозяйки.

— Вы, русские, совершенно забываете о деталях, — произнес он, устраиваясь поудобнее на диванчике, — это ваша беда. Странно, как вы вообще смогли достичь значительных высот в разведке. — Голос Дитриха отдавал нотками искренней серьезности.

— Ты это говоришь каждый раз, когда мы с тобой встречаемся, — недовольно пробурчал Кривошеев.

— Исключительно потому, что считаю тебя другом.

— Исключительно, — подчеркнул Константин Сергеевич.

Дитрих одним глотком допил молоко, жестом попросив кого-нибудь из персонала подойти, чтобы повторить заказ.

— Милая фройляйн, — Кривошеев нисколько не удивился, когда к столику приблизилась девушка-менеджер, оставив рабочее место у входа в кафе, — сделайте одолжение почтенному немцу, повторите стаканчик столь замечательного теплого молока с зефиром.

— Можно просто Лиза, — кокетливо ответила девушка и передала заказ проходившему мимо столика официанту.

— Ладно, Константин, перейдем к делу.

Дитрих, полностью погруженный в мысли, с минуту внимательно рассматривал нечеткую фотографию с изображением неизвестного мужчины.

— Могу сказать, что человек — европеец. И черты лица, насколько может позволить судить качество фотографии, очень знакомы.

— Я тебе скажу больше, друг мой, — ответил Кривошеев, — это Джонатан Питерс.

— Тогда весьма странной представляется мысль: почему он Араб? — с сомнением спросил Дитрих.

— К сожалению, у нас нет другой информации, — ответил Кривошеев, — и другого предположения. Возможно, эта фотография — единственная нить, документально зафиксированная, которая связывает Питерса и Араба.

Дитрих снова погрузился в изучение снимка.

— Много вопросов, на которые нет ответов, Константин, — наконец заговорил немец, и Кривошеев кивнул. — Что есть у ФСБ в отношении Араба?

Константин Сергеевич ответил не сразу.

— Хм, — неуверенно начал он, — немного. Известно, что Араб — это очень ценный источник ЦРУ, подготовленный, так сказать, старой школой. Впервые с ним столкнулись еще в Афганистане, как правило, через него взаимодействовали талибы с американскими агентами из ЦРУ и РУМО США.

— Я тебя поправлю, — перебил Дитрих, — просто не люблю неточности. Впервые мы с ним столкнулись еще в шестьдесят восьмом. И я тогда сказал, что не обратить на него внимания — преступление.

— Не исключено.

— Константин, — Дитрих резко оборвал друга, — мы знакомы очень давно. Прошу, оставим недомолвки. Я не могу и ужасно не люблю работать в условиях усеченной информации. В конечном итоге, ты меня пригласил.