Шарип Окунчаев - Месть по иронии

— Спасибо, Иван Егорович. Хорошо, оперативно поработали. Факт смерти зафиксировали?

— Так точно, Николай Романович, эксперт сказал, что где-то часа два назад он того…

— Уж прямо шекспировские трагедии у нас в поселке разыгрались, — следователь стал осматривать место происшествия.

За столом, сидя на стуле так и застыло тело священника. Он был одет в рясу, видимо, тщательно готовился к своей участи. Голова висела чуть с небольшим наклоном вправо. Пистолет марки «Макаров» валялся рядом со стулом на полу. На столе груда бутылок из-под водки, исписанный лист бумаги и ручка рядом, по всей видимости, предсмертная записка, о которой говорил Зубков.

— Так, а записку можно забрать? — спросил он эксперта.

— Да, пожалуйста, Николай Романович, можете забирать, по ней работа у нас выполнена.

— Спасибо, — он взял записку в присутствии понятых и Зубкова, положил в папку.

— Интересно, что там написано? — с любопытством спросил Зубков.

— Сейчас узнаем, — Николай Романович ушел в другую комнату, чтобы не мешать экспертам и стал читать: «Валя, прости меня, пожалуйста, но жить я так уже не могу. Я виноват перед тобой, перед нашим покойным теперь сыном. Это кара, кара за то, что столько душ загубил. Я каялся от души, видит Бог. Видимо, Он меня не простил. Виноваты те политики сверху, которые нас зомбировали. Каждый день нам крутили диски, как чехи режут головы нашим парням. Я тебе об этом говорил. Нам постоянно твердили, что чеченцы враги России, что они якобы встречали гитлеровцев с белым конем. Потом выяснилось, что это специально, потому что до Грозного война и не дошла. Кроме того, нас постоянно пичкали уколами, давали какие - то таблетки и нам люди казались даже не людьми. Все ребята потом страдали о содеянном. Хотя мы и выполняли приказы, но они были преступными. У многих не выдержали нервы. Витя повесился, Степа разбился на машине вместе с семьей, Колька застрелился, многие спились. Теперь моя очередь, тем более что появился свидетель. Я не имею права жить, да и не смогу. Прости меня. Фотографии, которые ты видела, это жестокая правда войны. В сейфе два мешочка, там золотишко, даже не знаю, почему хранил, отдай детям Чечни, оно никому счастья не принесет. Надо было раньше это сделать, но, увы… Прощай. Это кара».

— Ну что? — не унимался Зубков.

— Да так, ничего, просит прощения у жены, пишет, что это кара за Чечню, — коротко ответил следователь.

Ребята из милиции быстро доставили Валентину Степановну. Она спокойно вышла из машины и, не оглядываясь, несмотря ни на кого, опустив голову, зашла в дом.

Николай Романович дружелюбно встретил супругу погибшего.

— Валентина Степановна, примите мои искренние соболезнования. Мы вынуждены вас пригласить для опознания. Простите, но это наша работа.

— Спасибо, я все понимаю, — спокойно сказала она, даже не удивляясь. Не было видно сочувствия, какого-то волнения, мимолетным взглядом посмотрела на страшную картину и отвернулась. — Этого стоило ожидать, — только и вымолвила она.

— Извините за формальность, вы признаете, что это ваш муж — священник отец Василий? — задал вопрос следователь.

— Да, признаю, это мой бывший муж, — ответила она.

— Да-да, простите, бывший муж, — поправился следователь.

— Извините, Валентина Степановна, здесь эксперты работают, давайте пройдем в комнату. Нам с вами надо побеседовать.

— Это допрос? — спросила она все так же спокойно.

— Да нет, что вы, я же сказал, что нам надо побеседовать. Кроме того, мы нашли на столе у покойного предсмертную записку, адресованную вам. Извините, но пока я вам записку дать не могу, идет следствие, но у вас будет время с ней ознакомиться.

Следователь обращался очень вежливо. Это был также психологический ход, чтобы расположить к себе собеседника. Он знал эту семью с первого дня приезда. Знал каким большим уважением пользуется Валентина Степановна и как трудно складываются у них семейные отношения.

— Прошу меня простить, Валентина Степановна, я очень сожалею, что вас так судьба наказала за грехи мужа, но крепитесь, надо жить, — следователь старался всячески утешить ее. — В записке сказано о каких-то фотографиях, о чем идет речь, не подскажете?

— Все с этого и началось, — начала спокойным тоном рассказывать вдова. — Когда он приехал из Чечни, то стал совсем другим человеком. Постоянно нервничал, разговаривал со мной приказным тоном. На любой мой вопрос реагировал неадекватно. Я не стала приставать с вопросами, думала, что все-таки человек с войны пришел. Наоборот старалась как-то успокоить его, угодить чем-нибудь, больше старалась промолчать. Дальше еще хуже, они с друзьями стали часто собираться и пить, а потом уже пьяные часто ссорились. Я не знала, что и предпринять, тем более в доме ребенок, и он это все видел, я как педагог должна была что-то сделать. Единственная мысль была, это идти к их начальству и посоветоваться. Так вот в один из выходных дней я стала в доме убираться, а когда стала вытирать пыль с книг, то увидела за книгами какой-то конверт, явно спрятанный. Я взяла, а там фотографии, стала рассматривать и чуть не потеряла сознание. Это были самые настоящие изверги, хуже фашистов. Фотографии с войны в Чечне. Я поняла, почему они ссорятся, предъявляя друг к другу претензии.