Леонид Влодавец - Фартовое дело

— Я думаю, — сказал Никита, — что теперь Механик покатит к вам в губернию. Поймет, что клад вынимать надо и перепрятывать.

— Ну, это вряд ли, — усомнилась Светка. — Если они сразу после того, как мы их два раза чуть не поймали, не стали перепрятывать, значит, не так это и просто. Ты вспомни, какие сундучищи были.

— Однако же они их как-то на остров затащили.

— Затащили. Но ты ж помнишь, какой был Есаул? А Механик — замухрышка, дохлятина туберкулезная.

— Тем не менее Механик всех мочит как хочет. И всякие хитромудрые приспособления делать умеет.

— Точно. Серый сказал, что он вообще гений по этой части. Но золото он, так или иначе, один не вывезет; даже если «шестерку» не задержат, в нее и двух сундуков россыпью не влезет.

— Ну, я думаю, ему и «КамАЗ» угнать не проблема.

— Это все теория, — помрачнела Светка. — Если он туда уедет, ребята его в момент перехватят, и он это знает. Нет, он заляжет где-нибудь, подождет, пока все уймется.

— Неужели Серый не знает, где он может укрыться?

— Нет, тут он пас. К жене и детям точно не поедет, а кто у него друзья, где — неизвестно. А самое главное — без Есаула его отловить в два раза сложнее. Есаула за версту видно было, а этот в любой толпе затеряется.

— Если его менты в первый же день не сцапают…

— Свят, свят, свят! Это ж конец всему. У областных его еще можно выкупить, а здесь — никаких денег не хватит. Ладно. Ты лучше расскажи: много прочесть сумел?

— Не очень. Страниц двадцать.

— Нда-а! — покачала головой Светка. — А там больше двухсот, по-моему? Десять дней, что ли, провозишься?

— Может, и поменьше. Мне главное к почерку привыкнуть. Дальше быстрее пойдет.

— Ничего из того, что нас интересует, не было?

— Пока нет… Может, зря стараюсь?

— Может быть, но пока не убедимся, буду надеяться. Вкалывай, одним словом, не беспокойся. Думаю, что десять дней — это терпимо. Сейчас самое главное — чтоб Механика менты не отловили.

— Вообще-то мы с тобой на три дня у родителей отпрашивались, — напомнил Никита. — Надо бы хоть забежать домой.

— Правильно подметил. Кстати, можешь посмотреть свою статью о Евстратовском мятеже. Мне сегодня привезли «Красный рабочий».

— Серьезно? — удивился Никита. — Я ж не писал…

— Ничего, тот, кто писал, в суд не подаст. Двойной гонорар получил.

Никита развернул газету и обнаружил на второй полосе солидный «подвал» под заголовком: «Капитан против унтера» и с подписью: «Никита Ветров».

— Солидно… — произнес «автор». — А кто писал?

— Какая разница? Ты писал, вот подпись, не отвертишься… Гонорар тоже тебе пришлют.

Конечно, Никита знал, что врать нехорошо. Но давно уже врал по-крупному. Что ж, можно и еще разок. Тем более что родителям показать такое солидное издание — на месяц радости хватит.

— Устала я, как собака, — сказала Светка, начиная раздеваться. — Глаза слипаются. Дай мне сегодня поспать, ладно?!

Никита был и сам не против, наоборот, порадовался…

Вторая военная зима шла к концу. На юге наши уже расхлебали всю кашу из сталинградского «котла» и пинками вышвыривали пришельцев с Восточной Украины, пока не уперлись в Харьков. А на другом фланге пробили дыру в ленинградской блокаде, и городу на Неве стало легче. Об этом слышали люди в сводках Совинформбюро. Слушали их те, кто был по одну сторону фронта — жадно устремив лица к репродукторам, висящим на площадях и улицах, и те, кто был по другую сторону — теснее прижав наушники, чтобы дальний, приглушенный голос Левитана, упаси Бог, не был услышан немцем или полицаем…

В Энском партизанском отряде, который в сводки Совинформбюро так до конца войны и не попал, радио слушали не так, как на Большой земле, потому что репродуктора не было, но и не так, как в оккупированном немцами райцентре, потому что до ближайшего полицая или фашиста было верст десять леса, озер и болот. Здесь слушали сводку, собравшись к комиссарской землянке. Там работал трофейный ламповый приемник, взятый за полгода до описываемых событий при удачном налете на немецкую автоколонну. От той же колонны достался и патефон с пластинками. Три пластинки были с речами Гитлера, и их без сожаления расколотили. Расколотили и пластинки с залихватским маршем «Хорст Вессель», и с «Лили Марлен». Оставили только свои, советские, которые у немцев тоже были трофейными: «Рио-Риту», «Брызги шампанского», «Вальс-бостон» и еще что-то. Случайно между ними попалась изготовленная в Риге эмигрантская пластинка Лещенко: какие-то дурацкие, смешные частушки вроде: «Трынцы-брынцы, ананас, красная калина, не житье теперь у нас, а сама малина!» Контры в ней вроде бы не было никакой…