Леонид Влодавец - Фартовое дело

И вот это существо завтра могут уничтожить. Пристрелить, приколоть, придушить. Просто так, на всякий случай, чтоб Шмыгло мог не беспокоиться о лишних свидетелях. Механику, конечно, тоже мозги должны вышибить, но по делу. Строго говоря, Механик три вышки заслужил, а может, и больше. Правда, все укантованные, если по делу, не лучшие люди были, и может быть, без них на этом свете чище стало. Но жить они хотели и, возможно, вполне добрых и хороших родственников имели, которые потом плакали. Кроме того, Механик их судьбу решал не по идейным соображениям, а по шкурным. Просто жизнь так сводила, что надо было одному гаду загрызть другого. Везло ему, значит, он был прав.

Эх, дернул же черт тогда, в доме у Инги, проболтаться! Ведь знал же, пока трезвый, чем можно щелкать в кругу друзей, а чем нельзя. И в общем, можно было догадаться, в какую петлю сунулся, когда со Шмыглом собрался корефаниться. Лучше было язык себе откусить. Или ментам где-нибудь попасться. Хотя нет. Ментам лучше не попадаться.

Нет, жаль все-таки, что он ум еще не пропил. Был бы совсем дураком — легче было бы. Считал бы сейчас, что Шмыгло — друган до гроба, что он не кинет, не зароет, верил бы ему, как себе или хотя бы как Есаулу. Жил бы сейчас и в ус не дул, считая, что ни ему, ни Юльке ничто не угрожает. И ждал завтрашнего дня с алчным нетерпением, думая, что ему честно отстегнут половину суммы.

Конечно, Шмыгло по-прежнему думает, будто Механик и впрямь алкаш, которому элементарной подозрительности не хватает. Но по жизни сам всех подозревает. И может подстраховаться…

Выгнать, что ли, Юльку? Может, повезет ей убежать отсюда? Нет, ничего не выйдет. «Соседи» добрые не спят. Если даже успеет нырнуть в автобус, то в городе поймают или на вокзале. И уж точно припорют без лишних слов. Да еще и изнасилуют напоследок, чтоб «добро не пропадало». Ну и Механику, как говорится, «режим содержания» изменят. А главное, разоружат.

Нет, видно, Механик сам себе судьбу выбрал, когда посадил эту мартышку в машину. Либо в один день умрут, либо в один день выкрутятся.

Шансов выкрутиться не много. К тому же Юльку скорее всего с ним на остров брать не захотят. Здесь оставят и тихо уберут, едва Механик уедет. Как сделать, чтоб взяли? Что придумать, как соврать? Ничего в голову не приходило. Никаким боком Юлька на этом объекте не нужна. Разве что подсказать Шмыглу, что ее, мол, лучше урыть именно на острове, поскольку там ее никто не найдет лет сто. Может, конечно, он и сам до этого додумается, потому что здесь, в поселке, ее куда труднее спрятать. С другой стороны, там, на острове, тоже никаких гарантий не будет.

Может, рискнуть все-таки? Оставить печку топиться, а самим сбежать? Вдвоем, напролом, белым днем? Фиг получится. Машина на соседней улице стоит и ждет. Мигом достанут. Конечно, Механик может и пострелять от души, но проблемы это не решит. Положат обоих. Ночи дождаться? Тоже не светит. Эти козлы караулят еще сильнее. Нет, кое-какие шансы будут только тогда, когда на остров поедут. Дело будет ночью, место, кроме Механика, никто не знает. Там, и только там.

…Механик пошуровал кочергой, растолок рдеющие поленья в ворох ало-оранжевых жарких углей, отметив с глубоким удовлетворением, что ни одного язычка синего пламени не пробивается, и закрыл вьюшку. Пусть теперь печка греется.

Вернулся в дом. С удивлением отметил, что пахнет кофе и яичницей с ветчиной. Юлька похозяйничала.

— Кушайте, папа Ерема, — сказала она, улыбаясь.

Папа! Черт его дернул тогда припомнить свою малышку, которая вот такой уже стала, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Надо было другое вспоминать: про то, что она на него Булкиных костоломов навела, что из-за нее в конечном счете Механик накрылся. И рука бы поднялась, и не ходила бы тут, не щебетала, не травила душу. Теперь вот самому сдохнуть охота, лишь бы эта птичка еще попорхала по белу свету. А отчего? Самому непонятно.

Юлька выставила на стол сковородку, чашку. Хлеба нарезала.

— Сама-то ела? — спросил Механик.

— Конечно. Баню протопили?

— Так точно. Нажарил здорово. Подожду еще малость и пойду. Буду кости греть.

Механик ел медленно, даже вяло. Все мысли одолевали. Ну почему все против него? И туберкулез хренов, и немощь эта, и рост, и возраст, и жизнь?

— Папа Ерема, — неожиданно произнесла Юлька, — а я вам нравлюсь?

Механик не нашелся поначалу, чего сказать, минуту подумал и пробурчал:

— Когда глупые вопросы задаешь, не нравишься.

— Но зачем вы меня тогда держите?