Леонид Влодавец - Фартовое дело

Тепло стало Механику. Не коже, конечно — в бане и без того жарко было, — а на душе потеплело.

— Старый я… Старый и злой… — выдавил он. — И пользы от меня никакой. Чего тут жалеть? Ты ненавидеть меня должна. Я твоего Тему ранил. А может, и убил. Я тебя в такое дело втравил, откуда тебе выхода, может, и не будет. Понимаешь?

— Понимаю. Но все равно жалко. Маленький, больной, одинокий… — и Юля провела ладошкой по волосам Механика.

— Вот-вот, — кивнул Механик, — ты еще скажи — старенький! А мои сорок два — это еще не возраст. Другие мужики еще детей вовсю делают…

— Ты ж не виноват в этом, — Юлька потерлась щекой о щетину на щеке Механика. — Это жизнь такая…

— Не ластись ты ко мне. Я ж туберкулезный, дурочка!

— Наплевать… Зараза к заразе не пристанет. Тебе же нравится, верно? Ну скажи, нравится? Только честно!

— Да… — сознался Механик. — А кому такая, как ты, не понравится? Но когда видишь такое яблочко, а ничего не можешь… Конченым человеком себе кажешься.

— Ничего ты не конченый! — жарко шепнула Юля. — Просто голову себе забил. Я тебя вылечу!

— Лучше спину мне потри, — вздохнул Механик сокрушенно.

— Хорошо. Только ты ляг животиком на лавочку, ладно?

Механик послушно улегся, а Юлька — р-раз! — и перекинула через лавку правую ногу. А потом уселась Механику на тощие ноги, привалилась к его костистому заду и мочалкой стала вовсю тереть ему спину.

— Нормально! — похвалил Механик. И хотя у него были опасения, что добровольная банщица не только протрет ему кожу на лопатках, но и мясо до костей сдерет, благо сдирать было всего ничего, но все равно было приятно.

— А теперь вот этой мочалочкой пройдусь… — произнесла Юля, и прежде, чем Механик успел что-то сообразить, уселась ему на спину, уперлась в плечи и стала быстро-быстро тереться низом живота о его позвоночник. Механик охнул. Позвоночник у него, после нескольких подрывов на БМР, был отнюдь не самым здоровым местом. Механик даже услышал, как ему показалось, какой-то хруст. Но уж больно приятен был такой массаж. Каждая клетка в теле Механика на него отзывалась, каждый нерв ему радовался.

Однако Юльке он был, оказывается, еще слаще. Механик и не догадывался, что его позвонки могут быть кому-то в радость. Разыгравшаяся бабенка сперва только дышала жадно, а потом стала повизгивать и стонать. Наконец, особенно громко охнула и упала на Механика животом, крепко стиснув его с боков.

Тут что-то чудесное произошло, хотя и имело скорее всего какое-то материальное, точнее, нейрофизиологическое объяснение. То ли какой-то нерв защемленный освободился, то ли вообще в спинном мозгу чего-то наладилось, то ли, может, в самой башке у Механика что-то сдвинулось в нужном направлении, но только он неожиданно почувствовал, что пропавшая несколько лет назад мужицкая силушка постепенно возрождается! И тот природный инструмент, который, как полагал Механик по неграмотности, наглухо усох на веки вечные, вдруг стал ощущаться! Механик значительно лучше разбирался в железках, моторах и схемах, чем в собственном теле, а потому рассматривал это явление как чудесное.

— Ох ты ж, мать честная! — изумленно пробормотал он.

Юлька между тем, лежа на спине Механика, стала осторожно целовать его шею, плечи, лопатки, поглаживать седоватые волосы и бормотать:

— Маленький мой… Бедненький… Седенький…

Механику было хорошо от этих уже давно позабытых ощущений. Все глупости, переполнявшие башку, будто ветром выдуло. Так и лежал бы сто лет, так и помер бы тут — до того сладко было все это ощущать. Но он очень боялся, что загоревшееся угаснет, и потому попросил каким-то не своим голосом:

— Ну-ка, привстань чуть-чуть, девочка!

И когда она выполнила эту просьбу, перевернулся на спину…

— Ой! — воскликнула Юлька и захихикала.

— Оживила ты меня… — вперив в Юльку отчаянный взгляд, пробормотал Механик, притягивая ее к себе за скользкую спинку. — Я теперь еще поживу! Долго поживу!

«Чероки», в котором сидели Серый и сопровождавшие его Маузер, Саня и Ежик, не торопясь катил по заснеженной дороге. Шел небольшой снег, свободно кружившийся в безветренном воздухе и постепенно оседавший на дорогу, кюветы, на две стены леса по обе стороны от проселка. По правую руку сразу за кюветом стояла изгородь из колючей проволоки в один ряд, и через каждые пятьдесят метров просматривались прибитые к кольям желтые плакатики: «Стой! Опасная зона. Осторожно, мины!» Слева такой проволоки не наблюдалось.