Юрий Корчевский - Фронтовик не промахнется! Жаркое лето пятьдесят третьего

– Ставь рядом!

Феклистов встал, смотрел на сумки с любопытством. Раз Андрей устроил такой цирк, значит, обнаружил нечто серьёзное.

– Чухно, свободен, спасибо. Сабуров, пройдёмте со мной.

Андрей завёл его в комнату оперативников, где сидели Гаевой и Ватутин, посадил за свой стол.

– Вот бумага, ручка, садитесь и пишите.

И парням подмигнул, чтобы присмотрели. А сам к Феклистову. Не вскрыл сумки Николай Иванович, хотя нетерпение и любопытство одолевало.

– Показывай!

Андрей открыл один баул, другой.

– Прошу!

Феклистов в баулы заглянул, ахнул.

– Общак?

– Похоже. Бугаев, видимо, почуял неладное, слежку за собой или ещё что. Приятелю, не связанному с преступным миром, на дачу отвёз и закопал. В случае чего у соседа искать никто бы не додумался. Ведь мы же с тобой не догадались? Если бы не ОРУД и адрес, ценности так бы и лежали в земле.

– Погоди, ты не оформил актом?

– Только заявление о добровольной выдаче, сейчас Сабуров под приглядом оперов пишет.

– Фролов, ты чего творишь? У меня же строгий выговор. А сейчас влепят неполное служебное соответствие.

– Николай Иванович, да за такие деньжищи выговор снимут. Благодарность в приказе объявят, это как пить дать.

– Твои бы слова да начальству в уши. Теперь из банка кого-то надо вызывать, понятых, пересчитывать всё. А время вечернее, где финансиста найти?

– Нашего, из управления, ещё рабочее время.

– Ну да, полчаса осталось, а считать до утра.

Но за трубку телефона взялся.

– Ты вот что. Коли Сабуров твой добровольно выдал, пусть скажет, что сам принёс в райотдел. Ну – совесть замучила, вещички от погибшего приятеля остались, решил сдать, а что в сумках, не знал.

– Понял.

Андрей вернулся в комнату оперов. Те понятливо вышли. Андрей заявление перечитал.

– Так, непорядочек. Дописать надо. Принёс сам в райотдел милиции, так как являюсь честным человеком, а вещи не мои и что в сумках, я не знал.

– Так вещи на даче были, я не приносил.

– Вам хочется за укрывательство ценностей, неправедно нажитых, посидеть годик-два в тюрьме?

– Упаси бог!

– Допишите, про дачу забудьте. Принесли сами.

– Понял. Даже не знаю, как вас благодарить. Вы меня выручили!

Андрей взял бумагу, перечитал, кивнул удовлетворённо.

– Вот теперь вы свободны. И не забудьте, что писали. Ни шагу в сторону. И понятное дело – в доме или знакомым не говорить ничего.

– Спасибо!

Андрей к Феклистову, заявление Сабурова на стол. Начальник угро прочитал.

– Ну вот, другое дело. Не делай так никогда, по шее получишь. Закон превыше всего, а сегодня ты самовольничал. Бери свои баулы, едем.

– Куда? А понятые? Акт?

– В управление, пока финансисты на месте. Пусть считают, да и хранилище у них есть, охрана. Если урки про ценности у нас в райотделе прознают, штурмом возьмут.

– Это ты хватил.

– Людей и оружия у них хватит, как и наглости.

Каждый из оперов взял по сумке. Феклистов заявление Сабурова прихватил, в карман сунул. Эта бумага – документ, который прикроет их шеи, чтобы не намылили и не настучали.

При каждом Управлении, в МУРе в том числе, были финансовые отделы – денежное довольствие выдать, премию. Туда оперативники явились. Сдавать деньги и ценности можно было туда или в госбанк под расписку. Когда начальник финотдела увидел, что ему привезли в баулах, взмахнул руками.

– Феклистов, ты что же делаешь? Тут работы на всю ночь!

– Думаешь, это нам с неба упало? Сколько побегать да пострелять пришлось. О целой войне на хуторе слышал?

– Где двенадцать трупов?

– Во-во. Воровской общак. Мы своё дело сделали, теперь ваш черёд.

Понять начфина можно. Если деньги пересчитать относительно просто, то с золотыми изделиями хуже. Мало взвесить, причём на точных весах, до десятой доли грамма, ещё каждое изделие описать надо. А уже после экспертизу произвести – золото ли? Если золото, какой пробы? Фото сделать, оперативникам описание и фото раздать. Не проходили ли по уголовным делам эти изделия. Было бы золото из магазина, было бы проще.

Начфин написал акт приёмки ценностей, Николай Иванович с ним отправился к начальнику МУРа. При Сталине, который работал до глубокой ночи, многие столичные руководители переняли такой стиль работы. «Сам» мог вызвать к себе в любое время. После смерти Сталина нравы смягчились, но всё равно раньше девяти вечера начальство было на рабочем месте.

Фролов ждал начальника угро в приёмной. Дверь двойная, о чём говорят в кабинете, не слышно? Феклистова не было долго, Андрей уже стал подозревать, что и ему и Николаю Ивановичу грозит выволочка. А за что – начальство всегда найдёт. Дверь в приёмную приоткрылась, выглянул начальник угро, подмигнул.