Валерий Ковалев - Диверсанты

Старшина рассказал о себе все что знал, без утайки.

– Так выходит, родных и близких у тебя нет? – поинтересовался капитан-лейтенант, когда тот закончил.

– Получается, что нет, – вздохнув, ответил Легостаев.

– А когда беспризорничал, воровал?

– Не без того, товарищ капитан-лейтенант. Случалось.

– Что думаешь делать после службы?

– Наверное, останусь на флоте. Здесь мне нравится.

– Похвально, – ответил особист, чиркнув авторучкой что-то, в лежавшем перед ним пухлом, в коленкоровой обложке, блокноте.

На этом разговор закончился, капитан-лейтенант собеседника отпустил, посоветовав о разговоре не распространяться.

– Вас понял, – ответил Легостаев и вышел из кабинета.

К чекистам старшина относился ровно. Те опекали колонию, в которой он жил, часто навещали воспитанников, играли с ними в футбол и привозили подарки.

Поправив на голове пилотку и одернув робу, Юрка прошагал мимо стеллажных торпед к переборке, отдраил глухую стальную дверь и ступил за высокий комингс*.

Миновав второй отсек, где под пайолой возился электрик, прошел в центральный пост (там находился командир со штурманом) и, вытянувшись, доложился.

– Значит так, Легостаев, – поглядел на него снизу вверх, сидевший на разножке у перископа капитан 3 ранга с орденом «Красной Звезды» на кителе.

– Ровно в десять тебе быть в штабе базы, у флагмана*. Сейчас зайдешь в каюту помощника, получишь тревожный пропуск*на выход в город. Форма одежды «три»*. Все понял?

– Точно так, товарищ командир, понял, – ответил старшина. – Разрешите выполнять?

– Свободен.

– Да, дела, – размышлял Юрка, подходя спустя пятнадцать минут к флотскому, за высокой оградой экипажу*, где в числе других обитала команда их «Щуки». – Оказывается, я нужен самому флагману.

Его старшина видел пару разу – когда был курсантом школы подводного плавания, во время принятия присяги, а потом, спустя год, на гарнизонном параде. Воинский начальник, во главе штаба, принимал его стоя на обитой кумачом трибуне у Морского собора, а личный состав в строю и с карабинами на плечах, печатал шаг, напротив, по гранитной брусчатке.

В красно-кирпичной, прошлого века казарме экипажа, в эти утренние часы было пустынно, только у тумбочки при входе скучал дневальный из молодых, с висящим на поясе штыком, да еще двое из наряда шаркали влажными машками* по серому бетону пола.

Миновав обширный кубрик с двуярусными, аккуратно заправленными койками, Легостаев ступил в длинный сводчатый коридор, с выходившими туда несколькими дверьми и потянул на себя крайнюю.

За ней была с высоким потолком каптерка, с чисто вымытым в торце окном, по бокам которой на трепмелях висела матросская парадно-выходная форма. Ниже тянулись крашеные деревянные рундуки с личными вещами. Пахло в каптерке одеколоном и немного папиросами.

Спустя несколько минут Юрка вышел оттуда в фасонистой мичманке с рубиновой звездочкой на околыше, приталенной форменке с бледно-синим воротником, и широких, отутюженных клешах, под которыми блестели хромовые ботинки.

– В увольнение? – поинтересовался на выходе дневальный.

– Типа того, – последовал ответ. – Бывай парень.

Дробно процокав подковками каблуков по бетонному маршу лестницы, старшина вышел из казармы и перекурил у обреза* на скамейке. Далее пересек пустынный широкий плац, со старыми липами у ограды, а потом, предъявив вахтенному пропуск, снова вышел через КПП в город.

Лето преобразило Кронштадт.

Из серого и неуютного зимой, продуваемого колючими ветрами Финского залива, теперь, в лучах утреннего солнца, он выглядел ярким и зеленым.

В Петровском парке буйно цвели липы и сирень, по его, серого гранита дорожкам, прогуливались мамаши с колясками.

Откуда-то издалека донесло песню.

Ты, моряк, красивый сам собою,

Тебе от роду двадцать лет.

Полюби меня, моряк, душою.

Что ты скажешь мне в ответ?!

выводил чистый молодой голос.

Потом из-за угла прошлого века дома, на булыжник улицы вывернул флотский строй и дружно грянул

По морям, по волнам,

Нынче здесь, завтра там.

По морям, морям, морям, морям, эх,

Нынче здесь, а завтра там!

– Да, хорошо поют бродяги, – довольно хмыкнул старшина, остановившись в тени акации на тротуаре.

Парни, судя по виду, были курсантами учебного отряда, в синих необмятых робах, тяжелых яловых ботинках, именуемых «гадами» и бескозырках без ленточек. Их они получат, как только примут присягу.