Людмила Мороз - Слепой. Над пропастью

– А это что?

– Это мой прощальный подарок. Специальная трость для слепых. Теперь ваша верная спутница.

– Да. – Погладил рукоятку. – Моя верная спутница. До конца жизни.

– Прощайте! – Я ощутил руку медсестры на плече. Я кладу ладонь на нежные пальчики, слегка сжимая, шепчу:

– Нет, не прощайте! Я… – Горло перехватывает резкий спазм. Запинаюсь, но всего на пару секунд. – Я упрямый. Знаю, что будет встреча. И не одна!

– Прощайте. – Медсестра вырывает руку, и не уходит, а убегает. Адвокат уверенно берет под локоть. И доверительно шепчет.

– Я узнала голос. Это она звонила. А она, хоть не красавица, но симпатяшка. Что, нравится? Вздыхаю. Эта женщина для меня недосягаема. Холодная и неприступная, как далекая звезда.

– Она замужем. Адвокат ехидно хохотнула.

– Ой, да для тебя, прожженного кобеля, то, что она замужем, это не препятствие.

– Здесь все не так. Здесь все намного сложнее.

– А, любовь-морковь? Ладно, пошли, у меня мало времени. – Чувствую, как адвокат волочит меня в сторону больничного лифта. Так началось первое путешествие в новом для меня мире. Длинный коридор. Лязгают створки лифта, как челюсти аллигатора, отсекая еще часть жизни. Больница с вонью хлорки, уколами, процедурами, перевязками осталась позади. Я спускаюсь по ступеням. Впервые за несколько недель выхожу на улицу. В тот момент, когда произошла катастрофы, был самый разгар лета. А теперь осень смывает дождями тепло и улыбку с земли. Горьковатый запах опавшей листвы проплывает над городом. Пахнет бензином. Женщина остановилась около машины. Распахивает дверцу, помогает занять место на заднем сиденье. Кто это? Мой ангел, вытащивший мой зад из больничной трясины? Я провожу пальцами по обивке сидения. Черт подери, да это же дорогая, натуральная кожа, а не говняный дерматин! Сиденье мягкое и очень комфортное. Знакомые ароматы духов, новой кожи, ментоловых сигарет, бензина и машинного масла сильно встряхнули память. Мы сидели несколько минут молча, ни о чем не разговаривая.

– Ну и что ты так сидишь, надув шеки? Точно бурундук! Бурундук? Как молния, пронзила мозг догадка. Только один человек мог называть меня так. Моя троюродная сестра. Мой лучший друг детства. Едва сдержался, чтобы не крикнуть.

– Алина, неужели это ты? Я вспомнил, как худая, нескладная девчонка с двумя косичками, похожими на крысиные хвостики, частенько приходила в гости. Наши мамы, троюродные сестры, пили кофе. И судачили о своем, о женском. Я показывал авиамодельную коллекцию. Потом рисовали, или убегали гулять во двор. Но с тех времен прошло много лет. Теперь казалось, что все происходило как на другой планете. Повзрослев, продолжали общаться. Матушка упросила Алину пристроить меня на работу. Не знаю как, но сестренка смогла уговорить папашу взять помощником охранника. Но через полтора года меня оттуда вежливо турнули.

– О, Максим, наконец-то ты меня узнал! – Щелкнула зажигалка. Нос улавливает аромат ментола. – Будешь курить?

– Нет, бросил.

– А у меня все никак не получается. Да, о чем я хотела сказать? Ты сегодня вступаешь в наследование. Это чистая правда, что бабушка умерла. Вчера похоронили. Хорошо, что старая перечница успела отписать тебе комнату в наследство.

– А сама-то ты как узнала, что со мной случилось?

– Сразу в новостях передавали. Ты сам знаешь, что твой босс был не последним в этом городе человеком. О взрыве и его смерти по городу несколько дней много разных кривотолков ходило. Вчера, после обеда, женщина звонила. Рассказала, что с тобой может случиться неприятность. Немного задержалась, нужно было спешно дооформить твои документы. Решила сделать тебе приятный сюрприз.

– Да, спасибо тебе. Твой сюрприз удался на славу!

Глава четвертая.

Мои новые владения.

Так мысленно назвал простую комнату в коммуналке. Вначале одна ступенька. Первый этаж. Алина, немного задержавшись около входной двери, звенит ключами. Скрипит, как охрипший дворник, входная дверь. Нос улавливает гамму всевозможных запахов. Старая, лежалая пыль, ненужные вещи, прелое тряпье, гречневая каша, горелый омлет. Да, еще тот микс! Но все это привычные запахи коммунальной квартиры. Лишь только сейчас вспоминаю, что больничный завтрак переварен крепким желудком. Если это можно было назвать завтраком для здорового мужика – спецназовца. Тарелка водянистой манной каши, одного яйца. И стакана какой-то несладкой бурды, именуемой больничным чаем. Из чего варят эту гадость, для меня осталось тайной за семью печатями. Догадываюсь, наверное, вываривают старые тряпки вкупе с дохлыми тараканами. Но такую дрянь никогда не пил, а отдавал соседу, безродному старику. Он даже такому чаю был рад. Если бы не Мила с домашними пирожками, точно бы с голодухи ноги протянул.