Виктор Снежко - Чувства замедленного действия

Некрытов безоговорочно согласился с предложением Ратникова.

– Новиков такую работу среди личного состава уже проводит, из ошибок нужно извлекать уроки. Пойду попробую дозвониться жене в Новосибирск, – сообщил командир, скрываясь за входной дверью штаба.

На пятом посту, куда по пути заглянул Ратников, было спокойно. Одно за другим в станционных домах гасли окна. Потрескивали в буржуйке обломки досок, бросая неяркие трепещущие блики на лица Калачова и Софина. На печке разогревалась вскрытая банка рисовой каши с мясом.

– Перекусишь с нами, Седой? – поинтересовался Софин.

Сергей отказался:

– Пойду в вагон, там и поужинаю. Смотрите тут в оба, в поселке «духов» полно. Скорее всего, очередная группа прибыла на отдых, на радостях нажрутся ханки и начнут чудить.

– Будь спокоен, Иваныч, – заверил его Калачов, ломая на куски хлебную горбушку.

– Ну, бывайте.

Проверив светомаскировку, Сергей поднялся в вагон. Почти все спали, лишь в одном из купе слышался тихий разговор, да кто-то негромко перебирал струны гитары.

В радийном отделении Ратников положил автомат на полку, скинул бушлат и заглянул к бодрствующим. Бессонницей маялись Жуков, Бача и Портос. Гитарный гриф обнимала короткопалая рука Бубнова.

– Почему не отдыхаете? Вам через два часа заступать на смену, – спросил Сергей.

– Не впервой нам, выдюжим. Сна совсем нет, – за всех ответил Бубнов.

Со своей шконки Ратников прихватил банку минтая в масле, обязательную ночную луковицу и направился в радийное, где пошумливал закипающий чайник. Его остановил Жуков.

– Иваныч, сгущенкой не угостишь?

– Иди в радийное, – отмахнулся от него взводный.

– Не понял. В какое еще родильное? – всерьез обиделся Жуков, чем развеселил Сергея.

– Дундук, не в родильное, а в радийное купе, там на третьей полке найдешь сгущенку. Гусельников выделил на ночь пару банок.

– А-а-а. Я думаю, кто у нас рожать собрался?

– Своеобразный юморок у тебя, Жук, – дурачась, ущипнул его за бок Ратников.

Расправившись с минтаем, Сергей, не торопясь, пил густой темно-коричневый чай, заедая угольно-черными кирпичной твердости сухарями, полученными в ГУОШе.

По коридору на выход, подслеповато щурясь со сна, прошлепал Новиков. Он что-то недовольно бубнил себе под нос.

– Ну, твари, житья не дают, – расслышал Ратников.

Дождавшись, когда комиссар снова появится в вагоне, спросил:

– Кого ты понужаешь, Вадим?

– Мышь сорвалась с потолка, едва прямо в рот не угодила, а я эту живность на дух не переношу.

– Присаживайся, чаю попьем, – пригласил Сергей.

Новиков уселся напротив, сдвинул в сторону стоявшую на подзарядке «Моторолу» и полюбопытствовал:

– Домой дозвонился?

Взводный ничего не ответил.

Комиссар наполнил чаем железную кружку, через край из банки плеснул сгущенки и ложкой размешал дымящийся желтоватый напиток.

Сергей привстал, откуда-то сверху выудил сухарь и накрыл им кружку Вадима.

– Пускай немного распарится, иначе зубы поломаешь, – пояснил он.

Приподнявшееся было настроение снова упало до нулевой отметки. Встреча с боевиками не располагала к веселью и подтверждала предположение Сергея, что они все-таки находятся в осином гнезде, разворошить которое можно одним неосторожным движением. Но боевики – не осы, их ладошкой не прихлопнешь.

Через стенку ненавязчиво беседовали между собой басовые струны старенькой гитары, сопровождая слегка сипловатый голос Бубнова. Он не пел, а тихо и печально просил неизвестно кого:

– Серега, зачем ты во второй раз поехал в Чечню? – задал вопрос Новиков. – Маловато показалось?

Ратников отвечать не спешил. Прихлебывая маленькими глотками чай, он взял со стола сигарету, прикурил, выдохнул перед собой дымное облачко и разогнал его рукой.

– Одним словом объяснить невозможно. В первую поездку хотелось проверить себя, что я представляю собой как мужчина, как солдат. Материальная сторона – блеф, сам знаешь. Выдали задолженности по зарплате, оплатили предстоящую командировку, плюс суточные – набежала кругленькая сумма. Разобраться, так мы всего лишь получили причитающееся нам по закону. Когда загоношились вторично, заворочалось что-то в груди под сердцем, защемило: как там ребята будут без меня? Захотелось подышать горным воздухом, пахнущим войной и опасностью. Лично меня, тебе известно, сюда на аркане не тащили. Трудно это объяснить, а тем, кто здесь не бывал, и вовсе понять невозможно. Откровенно говоря, я почувствовал, что после первой поездки стал лучше. Иным стало отношение к друзьям, к жизни. Без прикрас скажу, что все, кто здесь со мной побывал в первый раз, стали для меня братьями. Когда ночь отстоишь на посту плечом к плечу, страхуя друг друга при проверках, иначе относиться к товарищу просто невозможно. Ты вот, мужик неглупый, с соображением, тебя такое понимание тоже не минует. Но только там, дома.