Эрик Амблер - Грязная история

— Естественно.

С реки донеслись выстрелы, почти сразу смолкли и опять возобновились через несколько минут. Тропмен обернулся ко мне:

— Пойдите узнайте у Барьера, как он там.

Пока я крался в ту сторону, стрельбы не было. Но перестрелка, видимо, взбудоражила солдат на крыше казармы. Раздался жуткий треск пулеметов, и на меня дождем хлынули сбитые ветки деревьев. Я с удовольствием убрался подальше от кладбища и сел в машину.

Вместо Барьера я застал на месте Райса.

— У нас проблемы, — тяжело дыша, сказал он. — В западном углу площади, в доме неподалеку от пристани, засели несколько человек. Кажется, там префектура. И у обороняющихся есть ружья. Думаю, мы застряли. Попытались было обойти их с фланга, но там нет места. И вдобавок ранили Рене.

Рене — это Барьер.

— Серьезная рана?

— Нет, но пуля угодила в ногу, и парень не может идти. Пока мы занимаем хорошую позицию, но оттуда пристань не взять. Сначала кто-то должен очистить то здание на площади.

— Я передам Тропмену.

Без всякой охоты я вернулся на кладбище и доложил обо всем капитану. Мой доклад слушали Гутар и Велэ.

— Там наши люди, — тотчас пояснил Велэ, — служащие УМЭД. Это гражданские.

— И что они делают в префектуре? — осведомился Тропмен.

— А что могут делать префект и его помощники, если они не успели отойти за реку, когда объявили тревогу?

— Все они — европейцы?

— Двое европейцев и трое «цивилизованных».

Так называли любого африканца — от клерка, обученного пользоваться пишущей машинкой, до адвоката с университетским образованием, — то есть всех, отошедших от обычных для туземца занятий.

— Вы не могли бы посоветовать им вести себя благоразумно?

Но Велэ уже отказался от мнимого сотрудничества.

— Эти люди и так ведут себя благоразумнее некуда, — усмехнулся он. — Вас сдерживают и здесь и там. Если Кинк не доберется сюда к вечеру, утром вам придется отступать. Мы, конечно, друзья, но в настоящее время — не союзники. Неужели ты и вправду вообразил, что я стану упрощать тебе задачу?

Последние слова обозлили Гутара. У него вырвался точно такой же гортанный вопль, как перед нападением на капитана Ван-Буннена.

— Я сам выбью их оттуда! — зарычал он.

Капитан пристально посмотрел на Гутара:

— Я не могу снять людей отсюда.

— А мне никто не нужен. В командном грузовике — трое солдат и Артур. Коль скоро у них есть ружья и автоматы, этого достаточно.

Оба поглядели на меня. Гутар был донельзя взвинчен. Мне хотелось кричать, но я не мог издать ни звука и бессильно пожал плечами.

Тропмен, все еще с сомнением глядя на меня, кивнул:

— Очень хорошо. Только не надо их убивать без крайней необходимости. Я передам Райсу, что вы на подходе.

Чтобы благополучно унести ноги с кладбища, надо было пригибаться к земле. Впрочем, не думаю, что я мог бы идти гордо выпрямив спину.

Центральную площадь Амари с трех сторон окружали здания. Четвертую сторону образовал берег реки, где стояли на якоре крупные пассажирские суда и катера. На одной стороне площади стояли церковь, здания католической миссии и гостиница с большой верандой. Напротив них располагались конторы управления провинции и всякие коммерческие фирмы. На самой площади росли акации, а в центре высился каменный обелиск, окруженный запущенной клумбой канн.

По приказу Гутара, сидевшего в кабине рядом со мной, я медленно выехал на площадь и остановил машину, чтобы он смог сориентироваться.

На площади собралось довольно много людей, но все они, за исключением нескольких пьяных у обелиска, стояли около церкви. Здание префектуры было крайним слева, и его окружало пустое пространство. Пускай здесь ожидались интересные события, люди предпочитали наблюдать за ними издали.

Гутар приказал мне ехать вперед, но снова остановиться за главным входом в префектуру. Ехать следовало на малой скорости. Я повиновался. Меня слишком терзал страх, чтобы думать о чем-то еще.

Когда мы подъехали поближе, даже пьяницы у обелиска сочли, что им лучше убраться отсюда. Гутар угрожающе, выставил из кабины дуло пулемета, и бедняги кинулись прочь.

Префектура находилась на втором этаже, окна ее смотрели на реку. Даже мне было ясно, что, раз несколько решительных людей с ружьями засели на верхнем этаже, болтаться перед фасадом — чистое самоубийство. Здесь не было ни единого укрытия. Барьеру понадобились бы бронированные машины, чтобы пересечь площадь без потерь.