Эрик Амблер - Грязная история

В машинном отделении прозвучал сигнал, и дребезжание на несколько минут прекратилось. Очевидно, высаживали лоцмана. Затем тряска возобновилась.

Я стал снова перебирать возможные варианты на будущее, но ничего путного в голову не приходило, так что невольно подумалось: «А есть ли оно у меня? Не лучше ли дождаться ночи, тихонько соскользнуть в море и пойти на дно?»

«Старые солдаты не умирают, они лишь исчезают постепенно».

Чушь собачья! Разумеется, они умирают, как и солдаты фортуны. Так зачем ждать, пока тебя унесет рак? Почему не покончить с этим самому, когда и как тебе вздумается? Для того чтобы ухнуть в море, не надо никакого разрешения.

Кто-нибудь упрекнет меня в жалости к себе? Или в малодушии? Или напомнит, что такая мысль — великий грех?

Вздор! Когда вы оказываетесь в настолько безвыходном положении, все эти слова теряют смысл.

В то утро, лежа на койке направлявшегося в Средиземное море «Вольвертема», я всерьез думал покончить с собой до прихода в Порт-Саид. Почему я этого не сделал? Я знаю, что ответят ханжи: «Это была победа, мой дорогой Симпсон, физической трусости над духовной». Ну, этих ублюдков не переспоришь, и я даже пытаться не стану. Сам я полагаю, что я передумал совсем по другой причине.

По-моему, прежде чем мы достигли Порт-Саида, солдат фортуны почувствовал, что возвращается на тропу войны.

Мы дождались десяти часов и лишь тогда рискнули покинуть каюту.

Я с огромным трудом убедил Гутара одолжить мне бритву. Сдался он, только уразумев, что, если я покажусь в таком диком виде офицерам судна, это подпортит и его репутацию. Все же француз уступил очень неохотно, и, когда я вернул бритву, аккуратнейшим образом ее промыв, Гутар еще раз прополоскал ее собственноручно. Можно подумать, у меня корпускулы, а то и что похуже. Но все-таки мысль о том, что нам надо произвести как можно более благоприятное впечатление, видимо, не пропала втуне, поскольку Гутар отдал мне старую рубашку с коротким рукавом, — моя сильно изорвалась, когда меня втаскивали в проклятый люк.

На верхней палубе мы отыскали небольшую столовую, и темнокожий стюард принес нам кофе с тостами. Этот малый говорил по-французски, но Гутар сказал, что он сенегалец. Чуть позже появился какой-то офицер — сухощавый молодой человек с одутловатым лицом, впрочем довольно крепкий на вид. Кивнув нам, он уселся на дальнем конце стола. Стюард тотчас подал кофе и фрукты. Как только он вышел, офицер снова взглянул на нас.

— Насколько я понимаю, вы новые пассажиры, — заметил он по-французски.

Гутар кивнул:

— А вы часто принимаете пассажиров?

— Не слишком. Все зависит от капитана. — Он употребил слово «patron» и усмехнулся. — Иногда он не прочь оказать кому-нибудь услугу. В этом рейсе вы пока единственные.

— Что значит «пока»?

— Иногда в Адене мы берем несколько человек и селим на палубе. Арабы вечно хотят переправиться из Адена в Занзибар, но после них весь корабль воняет.

— Из-за нас вам это не грозит.

— Верно. — Офицер вновь улыбнулся. — Но если вы не против, хочу предупредить, что вы заняли за столом место капитана.

— Спасибо, — кивнул Гутар, продолжая сидеть как ни в чем не бывало.

Я хотел подняться, но моряк махнул мне рукой:

— Можете пока не беспокоиться. Но вообще-то на «Вольвертеме» это единственная формальность, которую мы соблюдаем. Все, включая самого капитана, глубоко равнодушны ко всякого рода церемониям.

Он оказался большим любителем поболтать.

Выяснилось, что, несмотря на либерийскую приписку, «Вольвертем» принадлежит бельгийской компании. Офицеры — сплошь бельгийцы и немцы, а матросов набрали из сенегальцев и алжирцев. Судно плыло из Антверпена в португальскую колонию Лоренсу-Маркиш в Восточной Африке с грузом стальной арматуры для строительства. Во всяком случае, следовало уповать, что оно туда доберется, поскольку неприятности с конденсатором уже вынудили «Вольвертем» зайти на ремонт в Пирей и проторчать там целых две недели. Однако не исключалось, что конденсатор опять даст слабину. По словам третьего помощника Бержье, всякого рода нарушения графика для команды «Вольвертема» давно стали привычным делом.

За ленчем мы познакомились с капитаном Ван-Бунненом — тощим седым фламандцем с вытянутой физиономией, горькой складкой губ и тяжелыми, набрякшими веками. Я дал бы ему лет пятьдесят. Если командование «Вольвертемом» было высшим достижением мореходной карьеры Ван-Буннена (а это явно соответствовало действительности), у него были веские причины для недовольства.