Владимир Бабенко - Хозяйка северных морей

А вот на лице Ушакова ровным счётом ничего и не отразилось хотя внутри – а вот что было у него внутри, князю лучше было бы и не знать.

Пауза затягивалась. Напугать, прибывшего не получилось. Ромодановский на такое вот, не рассчитывал, вернее будет сказать, что предполагал совсем другую реакцию преображенца.

«Почтения к старшим нет! Да! Вот они птенцы гнезда Петрова!»

—Пошли за мной юноша, – недовольно произнёс Ромодановский и зашагал к лестнице, которая вела в подземелье.

В подвале Преображенского приказа помещался застенок – тюрьма. Здесь же была пыточная, во всей своей неприглядности.

В правом углу комнаты стояло два массивных стола с поперечными бороздками для слива крови. На одном из которых, здоровые амбалы, в кожаных фартуках, на обнажённый торс как раз раскладывали на столешнице несчастного разбойничка.

Худой как скелет, совершенно голый человек с животным ужасом, смотрел на происходящее и слабо сопротивлялся.

На стенках пыточной висели клещи, крюки, молотки, различные клинья и другие инструменты противные натуре человеческой , самой причудливой формы. Там же болтались плети и нагайки. Под столами стояло несколько вёдер с водой.

В тёмном углу комнаты – возле стены, разместилось большое, причудливое устройство: необычное ложе с валиками утыканными шипами, такие же иглы располагались на плоской поверхности. На цилиндрические барабаны были намотаны цепи со ржавыми кандалами на конце.

Жар от кузнечного горна, наполнял пыточный подвал теплом. Несколько факелов освещали пространство комнаты, делая её удивительно похожей на преисподнюю, а катов на чертей.

В каземате было невыносимо душно, воняло плесенью, мочой, жжёным мясом. Боль и страдания человеческие тоже имеют свой запах.

На каменном полу среди смрада и грязи сидели страдальцы, под бдительной охраной двух стрельцов – смирно дожидались своей участи. От всего происходящего они были в шоке, тихо скулили, причитая о невиновности.

А за окном была зима и свобода. Снег щедро сыпал наземь и снежинки попадали через узенькое, зарешеченное оконце прямо в смрадную темницу, стимулируя страдальцев к признанию.

А там, как карта ляжет – кто на плаху, кто в рудники на каторгу с вырванными ноздрями и клеймом на лбу, а кто и домой к жене или полюбовнице, под сиську.

Палачи – здоровые, под два метра мужики с добрыми улыбками голодных людоедов, не спеша, выполняли свою нелёгкую работу. А и то сказать: сквозняки, вонь, света белого не видишь. Тут и двужильный, загнётся через месяц, а вот они годами здесь маются, и ничего, привыкли.

Ремесло своё палачи передавали по наследству, а вот языка можно было лишиться в любом возрасте.

Немые среди катов тоже были не редкость, а лучше если и глухие сразу – совсем замечательно. Такие кадры жили подолгу. Пока умом не трогались.

Работёнка в застенках паскудная, но зато сыт будешь.

Хороший палач продукт ценный, особенно если он глух и нем, – тогда и убивать его нет необходимости. Такие живут на свете долго.

А вот затем, чтобы труженики кнута грамоту не разумели, следил особый человек, а те, кто разумел, здесь вообще не появлялись.

Свистела плеть, опускаясь на спину тощего мужичонки, закреплённого на одном из столов. Руки несчастного были схвачены двумя ржавыми кандалами, прикрученными к изголовью лежбища, а ноги прикручены с противоположного конца, тушка же была вытянута кабестаном с храповым механизмом.

Палач работал плетью, выписывая кровавые узоры на спине страдальца, который уже не кричал, а только хрипел. Сидящий за столом дьяк считал удары, позёвывая и пуская злого духа в шубейку, что было и не особенно и заметно – вонь в каземате стояла невообразимая.

При виде входящего в пыточную Ромодановского в сущности ничего и не изменилось – палачи остановились на миг, склонив головы, дьяки вскочили.

Князь привычно махнул рукой и работа заплечных мастеров продолжилась в том же темпе, разве, что дьяки перестали зевать и изобразили на своих физиономиях усердие и служебное рвение.

Всё это не произвело на вошедшего в застенок Андрея, особо ужасного впечатления – что-то подобное он и ожидал увидеть, даже хуже. Так что испытал скорее разочарование, чем страх. Горелого мяса и бою насмотрелся вдоволь, да и кровищи тоже пришлось немало повидать.

Узрев, что поручик в обморок падать не собирается, князь-кесарь направился к мужчине, висевшем на дыбе.

Одежду с него уже содрали, так что он был гол и от этого страдал не только телесно, а ещё и духовно. Тонкая материя рубахи, конечно, не могла защитить его от кнута или клещей, но хоть что-то.