Андрей Молчанов - Экспедиция в один конец

Пытаясь определить, связаны ли эти личности с перевозом контрабанды, если, конечно, таковая на "Скрябине" присутствовала и им не отрабатывался ложный след, Прозоров приходил к мысли, что каждого из данных людей отличает известного Рода неопределенность судьбы и намерений.

Судовой врач вышел в море впервые. Факт подозрительный. Но имеющий и вполне логичное обоснование: доктор клюнул на высокий заработок, во много раз перекрывающий доходы любого обычного хирурга той страны, где ценность медработника определялась его доступом к власть имущим.

Возле старпома постоянно крутился помощник руководителя экспедиции Крохин — бывший журналист–аутсайдер, пробавляющийся, как понял Прозоров, случайными зарубежными заработками, перекати–поле.

Роль Крохина в плавании была ему напрочь неясна — нечто вроде адъютанта без конкретных обязанностей при спонсоре.

Наконец, Забелин. Этот отставной военный моряк, с кем Прозорову довелось пообщаться лишь вскользь, вызвал в нем определенную и устойчивую симпатию.

Эмиграция, как выяснилось, носила для бывшего кавторанга характер сугубо вынужденный: руководимый отцовским чувством и одиночеством после смерти жены и, одновременно, долгом перед ее памятью, он поехал вслед за сыночком–раздолбаем, влекомым романтикой поиска лучшей доли на чужбине, где их пути разошлись. Деньги за проданную в Москве квартиру бездарно протратились, возвращаться было попросту некуда, и Забелин поневоле осел в чуждой ему Америке. Плавание на "Скрябине" представляло для него случайную, без перспектив, шабашку, чьей мимолетностью кавторанг, привыкший служить, а не прислуживать, явно и болезненно тяготился.

Прозоров, в ком еще подспудно сидел комплекс, определяющий эмиграцию как аналог предательства, все‑таки сочувствовал Забелину — одному из многих тысяч российских беззаветных офицеров, выкинутых в кювет из резко вильнувшего в сторону кузова, набитого советским социумом, ослепленным новыми миражами — на сей раз капитализма.

Да и о каком, собственно, предательстве могла идти речь, если уезжал он, Забелин, не из той страны, которой служил и в чье будущее верил, а с пепелища несбывшихся надежд, осмеянных принципов, в руины поверженных устоев. С территории новой жизни, что кроилась по старому заокеанскому образцу. Из периферии в центр.

В этом человеке отчетливо ощущались и честность, и прямота. Положиться на него в критической ситуации Прозоров, как ему думалось, мог, хотя к общению с ним кавторанг, подобно другим, также не устремлялся, вел себя скованно и приглашения на вечернюю выпивку и задушевный разговор вежливо отвергал, ссылаясь то на самочувствие, то на занятость.

А разного рода вопросов у Прозорова прибавлялось: оказывается, в самом начале плавания с судна исчез штурман — смытый, как утверждал капитан, усилиями морской стихии за борт. Далее, по невыясненным до конца причинам, "Скрябин" покинул и поставщик оборудования, высадившись, как пояснил второй помощник, на норвежскую нефтяную базу, однако в разговоре с одним из матросов проскользнуло, что бизнесмен, имевший гидрокостюм, покинул корабль выпрыгнув через иллюминатор и вплавь добравшись до островка искусственной суши.

Потребовав объяснений у капитана, Прозоров получил невнятный ответ об охватившем бизнесмена психозе, вызванном однообразием плавания, отсутствием ресторанов, женщин и прочих неправедных утех привычного ему потребительского бытия.

Все эти факты подтверждали сомнения подполковника в существовании темной стороны данного морского похода. А особенно настораживал национальный состав экипажа, в котором присутствовали чеченцы, дагестанцы и украинцы с весьма отчетливыми для Прозорова чертами людей, привыкших держать в руках оружие.

Вместе с тем времени на какие‑либо раздумья оставалось мало: "Скрябин" приблизился к координатам гибели "Комсомольца".

И в действиях своих Иван Васильевич решил не мешкать… Тем паче к вечеру в каюте ученого Кальянрамана вспыхнул из‑за неисправной электропроводки пожар, который команда тушила достаточно долго. Возникшая суматоха даровала подполковнику около двух часов бесконтрольного передвижения по судну.

С раннего же утра на палубах и в лабораториях воцарилась рабочая суета: готовились лебедки и тросы, укомплектовывался необходимыми механизмами и приборами батискаф.

А к полудню разразился скандал: при монтаже механических приспособлений на батискафе выяснилось, что куда‑то исчезли гребные винты глубоководного аппарата, вместо которых в упаковочных ящиках обнаружились тяжелые ржавые болванки, издевательски положенные в тару для придания ей надлежащего веса.