Виктория Дьякова - «Тигр» охотится ночью

– Не переживай за меня, мама, я все понимаю. Объясни мне лучше другое… – Джилл подошла к столу, машинально взглянула на фотографию Билла, повернулась к матери. – Как ты думаешь, мама, а за что, за какие идеалы или интересы Америка сражается здесь, во Вьетнаме?

– Странный вопрос. Не ты ли совсем недавно в этом же кабинете проповедовала, причем весьма патетически, массовый «крестовый поход» против коммунизма? Или к сегодняшнему дню в твоих взглядах что-то изменилось?

– Не то чтобы изменилось, мама, – задумчиво проговорила Джилл, – просто я впервые увидела вьетнамцев вблизи. И мне вдруг стало ясно, за что́ именно воюют здесь американцы. Хотя не думаю, что они сами осознают это до конца.

– Джилл, да что с тобой стряслось? Я не узнаю тебя! Раньше тебе подобные мысли и в голову не приходили! Не припомню, чтобы ты спрашивала фюрера, с какой целью он начал войну…

– Во-первых, я с ним не так уж часто и общалась, мама, чтобы о чем-то спрашивать, – улыбнулась Джилл, – как-то все больше с Вальтером. А во-вторых, в ту войну я была совсем еще несмышленой девочкой. И потому полной дурочкой.

– Последнего я в тебе не замечала. – Маренн погладила подсевшую к ней дочь по волосам. – И Ральф, думаю, тоже.

– Я говорю серьезно, мама. Тогда я даже не задумывалась над тем, что происходит в мире. Просто делала свою работу, и война меня как бы не касалась. До тех пор, правда, пока не погиб Штефан, пока не погибли Ральф и фрау Ирма. Пока большевики не сровняли с землей мой дом, мой любимый город, пока и вовсе не поделили его на части. После всего этого я начала задумываться о том, что такое война, но спросить о причинах ее возникновения было уже не у кого: после падения Берлина фюрер, как ты знаешь, свел счеты с жизнью.

– И к какому же выводу ты пришла здесь, дорогая? Выпьем кофе? – Маренн наконец прониклась серьезностью настроя дочери и, выйдя из-за стола, сама направилась к кофеварке. – За что же воюют американцы во Вьетнаме? Допускаю, что ты и впрямь поняла больше, чем они сами.

– Думаю, так оно и есть, мама. Ведь их же не было в Берлине в апреле сорок пятого. Даже теперешних генералов, которые в конце той войны были, наверное, лейтенантами или, от силы, майорами. Они пришли в Берлин, когда самое страшное там уже закончилось. Они пришли к разорванному на куски трупу и не видели, как его на эти куски рвали. И вот сейчас мне кажется, мама, что эта война – продолжение той, которая тогда так и не закончилась. Ее лишь приостановили на время, а теперь она разразилась с новой силой.

– Пожалуй, зерно истины в твоих рассуждениях присутствует, – одобрительно кивнула Маренн. – Продолжай, Джилл, я слушаю тебя с большим интересом.

– Но это война не с большевизмом или коммунизмом. И не за раздел сфер влияния. Война идет за будущее белой расы, мама! Соединенные Штаты – единственная уцелевшая после той войны мощная держава представителей белой расы! Да и как иначе? Германия разгромлена, Франция унижена, Англия изолирована, об Италии вообще лучше не вспоминать… Потомки Чингисхана, придя с востока, подмяли под себя половину Европы, мама! Вот и осталось уповать только на Штаты, связывать с ними надежды на лучшее будущее. Но американцы уже надрываются здесь, я успела это и понять, и почувствовать. Им очень трудно, мама. Потому что у себя за спиной они видят сплошное предательство. В виде насаждаемых коммунистами многолюдных демонстраций, протестов в прессе, бесконечных баталий в ООН… Политики вкупе с журналистами сами рубят сук, на котором сидят! Кто, если не они, распространяют здесь наркотики и губят молодых американских солдат еще до того, как те успевают попасть под прицел ВК? Это они – пресловутая Пятая колонна и разные преступные кланы, в том числе политические, – везут сюда всякое дерьмо, причем из той же самой Америки. Мы сами уничтожаем себя, мама!

– Вынуждена согласиться с тобой, Джилл. Как бы это ни было прискорбно. Вот, держи, – Маренн поставила перед дочерью чашку с кофе, взяла вторую, для себя, и снова села за стол.

– Спасибо, мама. Теперь я воочию увидела вьетнамцев, о которых раньше только слышала. И убедилась, что они отнюдь не такие несчастные, какими их выставляют для мировой общественности профсоюзные и коммунистические активисты. Уинстон поступил правильно, поддержав Эйзенхауэра. Мне хватило поприсутствовать на нескольких допросах, чтобы понять: вьетнамцы – это настолько агрессивная и фанатичная нация, что дай им с китайцами волю, и не мы их, а они забомбят нас в каменный век, из которого мы уже никогда не выберемся. Вместе с нашими Бетховеном, Брамсом, Леонардо и Боттичелли, на которых им наплевать. Вьетконговцы лишь прикрываются коммунизмом, мама, чтобы качать деньги из Советов и иметь поддержку со стороны Китая. Коммунизм – это вообще величайший обман! Это тот самый «шестой набор», о котором сегодня говорил Билл Смит. Непонятно, что на самом деле собой представляет, но искоренять его нужно безжалостно и беспощадно. До полного уничтожения. Я заметила, мама, что ВК нисколько не озабочены независимостью своей родины, но нас, белых людей, они при этом ненавидят. Американцев, французов, немцев – всех в равной степени. Им наши национальности без разницы. Ненавидят просто за то, что мы не такие, как они. За то, что мы белые, а они желтые. И в их понимании белое должно исчезнуть, уступив место только желтому. Так что война идет не на жизнь, а на смерть, и Вьетнамом она не закончится. Потому что по большому счету – теперь я уверена в этом, мама! – война идет за гуманизм. За его право на существование вообще. Гуманизм же присущ только людям белой расы. А азиаты лишены его природы. Они звери, мама. Ими движет инстинкт диких животных.